Револьвер
Изабелла Сантакроче








«Револьвер» — роман-скандал, роман-откровение. Он один наделал больше шума, чем вся литература Европы за последние десять лет!

Я одевалась как шлюха. Юбка. Каблуки. Губная помада.

Он сутулился, чтобы не задевать головой крышу. Говорил, что Бог живет на наших пальцах.

Когда мы познакомились, от меня воняло пластмассой. Он меня обнял. Ангел поднимает падшую. В этот миг он был для меня всем.

Подушки пахли фиалками. Миссионерская позиция. Он ничего не умел. Я отдала ему всю себя. Я хотела стать Женщиной…






Изабелла Сантакроче

Револьвер


Андреа, другу и учителю




Я бы хотел спать,

Как спит нормальный человек.

    

Джон Меррик, «Человек-слон»








Цель


Мы вышли. Ты открыл дверь, и я это сделала. Смотри на меня. Вот так. Я уже вышла. Шли прохожие. Ты знаешь, я тебя ненавижу. Ты не казался удивленным. Ты как бы сказал, знаешь, я тебя люблю. Я могла бы закричать, знаешь, я тебя убью. Ты знаешь, я тебя люблю. Ты знаешь, иной раз меня тошнит, как подумаю, что ты будешь на мне. Запах твоего члена. Всякий раз, как ты не хочешь уходить. Когда ты слишком сильно прижимаешь меня. Убирайся. Шли прохожие. Я хотела бы стать одной из них. Не знать тебя. Продолжать идти дальше. Оставить тебя на тротуаре. Дышать. Ты подошел к машине. Посадил меня. Парочка вечером едет в паршивый ресторан. Гильотина. Фары освещают улицу. А асфальт освещаем мы. Светофор. Поцелуй. Запах твоей шеи мне противен. Ты смотришь на меня. Ты повернулся и сделал это. Я повернулась и сделала это. Смотрю. Смотрю на тебя. Ты знаешь, я тебя ненавижу. Ты смеешься. Ты смеялся. Ты думаешь, это смешно. Ты так думал. Чокнутая, которую ты любишь, хочет повеселить тебя. Перед нами привычная дорога. Ресторан слишком далеко. Всегда далеко. Ты будто бы путешествуешь. Включаешь радио. Ты его включил. Глупая музыка. Старая песенка. Ты шевелишь головой. Напеваешь. Беспечный. Мне тебя жаль. Ты мне противен. Тоска. Хочется чего-то другого, ужасного. Бедный мечтатель. Глупец. На правой стороне голосуют. Двое мужчин. Молодые люди. Ребята. Черные. Я прошу остановиться. Ты смеешься. Долго смеешься. Я кричу, остановись. Остановись немедленно. Ты сошла с ума. Мы опаздываем. Я хочу есть. Остановись. Остановись, или я выброшусь из машины. Тормозишь. Возвращаешься назад. Говоришь, ладно. Теперь ты довольна? Я открываю дверцу. Привет, ребята, подвезем. Анджелика, ты перебарщиваешь. Прекрати. Поехали. Я никого не желаю сажать. Я говорю, прошу. Мы сможем подкинуть вас. Анджелика, ты начинаешь меня раздражать. Я сажусь сзади. Говорю, что один может ехать со мной. Другой впереди. Ты выходишь из машины. Ты бьешь кулаками по моему окошку. Теперь хватит. Сзади садится первый. Ты ругаешься. Ты ходишь взад и вперед. Ходишь некрасиво. У тебя нет класса. Никогда не было. Я всегда это знала. Второй садится впереди. Смущенно смотрит на нас. Удивлен. Ты возвращаешься к рулю. Голова в руках. Невероятно. Ты это шепчешь. Наблюдаешь за мной. Больше чем всегда чужой. Под твоим взглядом я чувствую себя мертвой. Сиденье машины меня ждет. Ты кричишь, убирайтесь из машины. И ты. Ненормальная. Ты шлюха. Я беспутная девка. Я потекла. У меня течка. Во мне проснулась похоть. Сгораю от желания. Люби меня. Было темно. Повсюду. Я вытащила его у негра. Я сосала его у негра. Он отвердел. Ты схватил меня за волосы. Потаскуха. Я сосала. Я только на миг подняла глаза. Чтоб увидеть, что ты неподвижен. Перепуган. Трахни меня. Мне плохо. Негр надавал мне оплеух. Мы никогда не были влюблены. Я никого не любила. Я чувствую себя одинокой. Пропащей. Потерянной. Я хотела бы, чтобы ты мне помог. Темно. Мы одни. Пустота. Оскорби парней. Избей ублюдков. Ты их так называешь. Они начали бить нас. Ты на земле за машиной. Они бьют тебя ногами. Я не знаю, что делать. Мне плохо. Кровь. Оплеухи. Кричат, белая шлюха. Задирают мою юбку. Рвут ее. Входит в меня. Трахает меня. Бьет меня. Капот упирается в живот. Ты кричишь, но ничего не можешь сделать для меня. Ты на коленях. Удар ногой в живот. Говорит радио. И очень громко. Я знала, что это может случиться. Год назад. Я тебя больше не видела. Я думаю, самое лучшее сейчас оставаться вдали друг от друга. Навсегда.




Мы познакомились. Была весна, день рождения. Дружеская вечеринка. У меня никчемные друзья. Раньше я была другой, но этого никто не знал. Я была другой. Настоящая одиночка. Я жила с тетей, у которой был рассеянный склероз. С этим монстром в кресле на колесиках. Я должна была мыть ее. Кормить. Стать для нее кислородом. Я должна была выслушивать ее. Разговаривать с ней. Стать ее дочкой. Что-то опутывало нас, как металлическая лента. Извращенное чувство. Болезненное. Сплошные зазубрины. Я ее не любила. Совсем ее не любила. Я питала к ней отвращение как бы в полоску. Широкие полосы отвращения среди страданий перемежались с драматической нежностью. Я бы хотела быть святой. Делать чудеса. Оживить ее. Немедленно прикончить ее. Меня преследовали мысли о ней. Я пыталась выбросить ее из головы. Неумолимое наваждение. Однообразнейшее. Как выщипывание бровей. В последнее время мне удавалось забыть о ней. Поэтому она начала ненавидеть меня. Я чувствовала, что впитываю эту извращенную любовь, как моя кожа впитывает увлажняющий крем. Во мне разбушевался преступный инстинкт. Я стала думать о том, что сделаю. Как ее выброшу. С силой распахну окно. Ветер прервет мое дыхание. Затем сделать это. Вышвырнуть ее. Больше ничего. Она уже не могла читать. Когда-то она была учительницей. Она больше не могла выращивать гортензии. Она больше не могла смотреться в зеркало. Я мыла ей голову в резиновых перчатках. Иногда мне не удавалось довести это до конца. Мыло оставалось на ее волосах. Меня охватывала тоска. Я дымила сигаретами, как турчанка. Постоянно. Показательная никотиноманка. Я бы победила в конкурсе мисс курилка мира. Снизу приходила женщина и за деньги мыла ее. Раз в шесть дней. Жуткое явление. Она без одежды. Совсем голая. Я должна была помогать поместить ее в очень маленькую ванну. Она орала, что пол покроется ржавчиной. Эта квартира была револьвером, который стрелял в моих снах. Я все время обманывала себя, надеясь, что произойдет что-то хорошее. Я Золушка. Отправляюсь на бал. Хрустальные башмачки. Дура. Я стояла там, наверху. На последнем этаже забытого всеми небоскреба. Темные лифты. Годами не было света. Никто не придет к нам. Никто нас не позовет. Не придет к нам в гости. Никакого друга или родственника. Над мебелью только фотографии в рамках. Эти чужаки, которых нужно помнить. Мой отец. Моя мать в молодости. Не хватало только мрамора, чтобы запечатлеть их. Они не умерли. Их не было, и все. Иногда мне их не хватало. Мне их часто не хватало. Я не хотела говорить о них. Это табу, о котором нужно помнить. Там, внутри. Там, в глубине. Опустить крышку.

Ты молчи. У меня были любовники. Они мне были нужны, чтобы выжить. Я их называла «снятыми на прогулках». Я одевалась как шлюха из каталога. Юбка. Каблуки. Губная помада. Я спускалась в лифтах, сиявших неоном. Я ходила по улицам этого города, виляя задом. Я пила в барах этого города. Спрашивали, как меня зовут, а потом все повторялось. Следовали за мною в грязную комнату. Я закрывала шторы. Раздвигала ноги. Наслаждалась как свинья. Тетя меня звала, когда я кричала, испытывая оргазм. Она спрашивала, Анджела, что случилось. Я ей не отвечала. Кусала подушку. Я долго держалась. Потом как-то ночью я это сделала. Подумать о себе. Сказать, все, хватит. Смелее. Я должна уйти. Собрать пожитки. В этой сумятице. Уйди сейчас. Попробуй возродиться. Давай, ты сможешь это. Ты такая всеядная. Ты крошка.

Я сидела в кресле, когда решила снять портьеры. Телевизор включен. Балерины в смятении. Телефильм с пластмассовыми актерами. Шлюхи с членами. Ужасы преступлений. Я щелкала по каналам левой рукой. Пульт нацелен как будто револьвер. Я искала что-нибудь порнографическое. Для порнодивы, которой была я. Звезда страдания номер один.




Мы, я и Джанмария, познакомились весной. Я отмечала еще один день рождения. Я прожила уже двадцать восемь лет опустошающей меня жизни. Уже давно я работала на серой фабрике. Больше года. Наклеивала глаза пластмассовым куклам. Я им дарила неподвижный взгляд. Была вся перемазана клеем. Это все. Я убежала той ночью. Я бросила то чудовище на кресле-развалюхе. На столе записка. «Я ушла. Не ищи меня. Я не вернусь». Мое тело томилось. В жизни было полно дряни. Я хотела попробовать уйти. Хотела попробовать существовать. Искала лучшее существование. Другое. Праздничное. В бантах и кружевах. А нашла все ту же хреновую борьбу. Для мощной атомной бомбы. Для лат на груди. Для воинственного лука и острых стрел. Для самоубийства.

Убежав, я ездила на грузовиках, приезжая то туда, то сюда. Так, пустяки. Несколько дней я это делала, не двигаясь. Чемодан между ногами. Взгляд устремлен вперед. Сигарета за сигаретой. Этот гигант меня подобрал. В темноте я подняла руку. Одна. На обочине. Дрожа от страха. Он остановился, чтобы взять меня. Он был высоким. С горбом. Ему не удавалось выпрямиться. Он сутулился, чтобы не задевать головой крышу. Он никогда не закрывал рта. Вел машину, говоря о Боге и апостолах. Он говорил, что Бог живет на наших пальцах. Что мы его рисуем, ритмично ими двигая. Набрасывал его в воздухе. На груди светящееся распятие. Рыгал. Около ветрового стекла банки с пивом. Этой дорогой он никогда не ездил. На асфальте белая линия. Я, обкусывая ногти, не сводила с нее глаз. Я представляла, что вдруг откроется преисподняя. Чтобы наказать меня. Засосать меня. Вернуть меня в ту камеру. К тете в кресле на колесиках. Меня охватывало желание выпрыгнуть из машины. Открыть дверцу. Мертвым грузом. Прямо в яму. Возродиться змеей. Разноцветной птичкой. Окном. Ложкой, запертой в ящике.

Мы проехали невероятное количество километров. Спали прямо в грузовике. На стоянках. Я проститутка. Шлюха на прицепе. Я мыла общественные туалеты. Перекусывала оладушками с абрикосами. Выслушивала шутки. Решала кроссворды. Он время от времени тискал мою грудь. Я больше уже не могла. Хотела сойти. На третий день я решила остановиться. Далеко. Подходящее место. Этот гигант не хотел меня отпускать. Останься здесь до воскресенья. Я куплю тебе платье. Пойдем поужинаем. Семга и раки. Хорошенько отпразднуем. Я помахала ему рукой с тротуара. Убирайся, говнюк.

Площадь. Серое небо. Мало прохожих. Нелепое место. Где-то на Сатурне. Лавочки заполнены стариками. Посреди площади церковь. Полное смятение. Новое пространство. Что делать теперь. Было холодно. Была зима. Было тоскливо. Я была одна. Я нуждалась в какой-нибудь точке отсчета. Я подошла к парню с тележкой с бутылками воды. Я его спросила, куда он идет. Я проводила его в манеж. Его звали Лавинио. Он убирал в конюшне. Он мне улыбался, кривя губы, опуская брови. Он казался бумажным. Нарисованным маркировочным карандашом. Я бы могла поджечь его тело. Продырявить его своей сигаретой. Он разговаривал, смотря в землю. Показывал животных. Если хочешь, можешь покататься, ничего не потратив. Кажешься симпатичной. Ты слишком печальна. Было огороженное поле. Внутри лошади. Я пошла к ним. Обняла ту, белую. Я легко на нее села. Поскакали, он рядом со мной. Целых сто кругов. Ветер. Трава. Пустота. Я смотрела на чемодан на траве. Я устала. Я боялась. Это было новым. То же самое не имело смысла. Начал падать снег. Лавинио мне сказал, сойди с коня. Он замерз. Я отведу его в конюшню. Сверху обрушилась снежная буря. Она била меня в лицо. По волосам. По морде коня. По его гриве. Хлестала по глазам. Я била его руками. Он несся как безумный. Я очутилась «в сумрачном лесу» моего чувства вины. Я ехала в совсем темном лифте. В небоскребе покойников. Возвращалась от родственницы на колесиках. Пока я ехала на лошади, я знала, где была. Очень далеко от нее. Лицом к лицу. Я поднималась в лифте этаж за этажом. Подходила к ее двери. Она мне открывала, ее лицо в крови. Она выкрикивала ругательства. Я слышала ее крики, как лай. В животе у меня была собака. Она пожирала мои кишки. Как в тот раз, когда я застряла в лифте без света. С толстым синьором. С его далматинцем. Он на меня лаял. Схватил меня за живот. Хозяин не понимал его злости. Он не знал, что я была там. Забившаяся в угол девочка.

Я сидела в седле, как настоящая амазонка. Лавинио закричал, несчастная, давай сходи. Я упала прямо в грязь головой. Я убежала, вся перемазанная землей. Я с силой ударяла своими руками. Мне хотелось иметь мощные крылья. Я хотела подняться туда, где было голубое небо. Где была другая земля. Чтобы найти там радость. Внеземную радость.




Когда мы познакомились, была зима и от меня воняло пластмассой. Мне снились эти глаза. Они напоминали меня. Как и я, они ничего не видели. Я нашла эту мерзкую работу. В этом городе. Проведя две ночи под небом. Спазмы в желудке. Со мною случилось несчастье. Каждый день я повторяла это движение. Наклеивала синтетические зрачки. Я старалась не сдаваться. Мне слышался голос тетушки-склеротички. Она все время разговаривала со мной. Говорила, возвращайся. Говорила, ты маленькая безумица. Я пыталась представить ее уже мертвой. В своей могиле она усохла. На надгробном камне букет цветов. Выцветшая фотография оправлена, как поддельный бриллиант. Влажная земля, и никто, стоя на коленях, не молится за нее. Страдания раздирали мое лицо из-за того, что я осмелилась сделать это. Уступить. Меня отыскал социальный работник. Это произошло утром. Шел дождь. Я стояла в пустоте. Флажок трепал ветер. Он мне рассказал о ней, совсем одной в своем страшном кресле. Я превратилась в палача. У меня прорезались гнилые зубы. У меня была виселица. Детишки в мешках. Я хотела разрезать их на куски. Съесть их. Я была злой ведьмой с носом больше чем трансгенная картофелина. Я была убийцей, которой грозила каторга. Он очень вежливо посоветовал мне навестить ее. Пожить с нею еще годик. Дать ей возможность сдохнуть окруженной подобием любви. Я у ее изголовья. Разумный уход. Подаю ей утку. Судно прямо в кровать. Припарки с микрогранулами. Иметь терпение. Анджелика, все мы будем старыми. Я ответила ему мгновенно, не раздумывая. Отвяжитесь от меня. Я уже наизусть знаю этот ад.

Я жила в небольшом пансионе для горемычных одиночек. Если я ударяла руками, обои раскручивались. В двери гармошкой полно дыр. Я затыкала их бумагой. Ванная была общей. Находилась в конце коридора. Вся в какашках. В комнатке был крошечный умывальник, в который по ночам я мочилась, чтобы не выходить на холод. В шкафу водились тараканы. Ночами я смотрела, как луна набрасывается на стекла в окне. А на меня набрасывалась жизнь других. Меня трахали все. Мое тело могло приютить любого. Оно всегда занималась этим. Я позволяла мужчинам захватывать себя. Отдавала им всю себя. Женщины на работе сплетничали обо мне. Называли меня шлюшкой. А для мужчин все было по-другому. Для них я была принцессой. Я разрешала им царапать живот. Брала в рот их крайнюю плоть. У одного за другим. Как карамельки. Я была убеждена, что только так смогу выжить. Для своего тела я искала чрезмерного возбуждения. Чтобы в конце наполнить себя оргазмом. У меня все собралось там, внутри. Мое женское естество было моим сердцем и мозгом. Легкими. Душой с бумажной подкладкой. Я была рождена только для этого. И я такая. Женщина на потребу. Я не женщина. Я яичко в миске. Дай мне свой член и преобрази меня. Прекрасный жидкий гоголь-моголь. Излей на меня свою сперму.

Только одна девушка была такой же, как и я. Вероника, сказочная попка. От такой попки остолбеневают. Кроме того, безмерная нежность. Я смогла приручить прекрасную дикарку, но другим этого не предлагай. На работе она сидела слева от меня. Голубой халат. Волосы собраны на затылке. В одном ряду с рабочими с измазанными клеем руками. Величественные часы наверху, на стене перед нами. Украшение, чтобы напоминать нам, чем мы занимаемся. Добыть деньги, необходимые для поддержания жизни до того мига, когда в последний раз перед уничтожением перережут ленточку. Упадет занавес. Вход в рай неутомимого рабочего.

Рукоплескания. Мы все умрем, и наши легкие будут забиты свинцом. Вероника, сказочная попка, проживала, как и я, в тараканьей гостиничке. Комната в конце коридора. На ручке наклейка Феррари. Она говорила. Это не комната. Это быстро бегущая машина. Закрываю дверь и на секунду проваливаюсь в кошмар. Ее семья жила в деревне. Выращивали кроликов. У них был бокс из алюминия с кроликами внутри. С раннего детства она должна была помогать. Убирать клетки. Видеть, как растут кролики. Не привязываться к ним. В конце их всех забивали. Каждый субботний вечер бойня. Иногда она видела, как длинные белые уши лежали друга на друге, как тюльпаны в ящике. Ей снилось, что вдруг они пробивались сквозь траву. Огромные поля из дрожащих ушей кроликов. Как только ей исполнилось восемнадцать лет, она решила уехать. Перестать быть свидетельницей резни. Найти какую-нибудь работу в городе. Сначала официантка в ресторане для парочек. Потом машинистка в бюро по найму рабочей силы. Наконец, на этой кукольной фабрике. Она никогда не могла как следует насладиться. Думаю, поэтому она постоянно занималась сексом. Из-за оргазма. Иногда вечерами мы напивались вдрызг. Открывали бутылки в моей комнате. Нацеливали подзорную трубу на дома напротив. Подсматривали за жизнью других. Обнимающиеся парочки. Младенцы на руках у мам. Поцелуи перед сном. Мы искали нежности. Чего-то хорошего среди постоянной борьбы. В те ночи, когда мы не трахались с мужчинами, мы отправлялись в сады богачей воровать цветы. Ими мы украшали свои комнаты. Пытались сделать их более пристойными. Вероника, сказочная попка, мечтала о любви. Каждый раз ей хотелось влюбиться. А они в спешке ее трахали. Она пыталась траханье облагородить чувствами. Для меня это было по-другому. Мне снился один и тот же сон. Совсем мягкий член. Я собрала такую их коллекцию в этих снах. Пустые сны. Их оболочка. Сны, которые ожидали чуда. Они хотели стать живыми. Я думала, что, взяв один большой, наконец их всех удовлетворю. Такой я видела у того гиганта. Он пристально смотрел на меня откуда-то издалека. Недосягаемый. Не хватило бы даже прыжка, достойного акробата. Даже двухсот прыжков было мало. Он неподвижно стоял между звездами. Раньше или позже мне удастся отодрать его зубами от космического пространства. Нужно было упражняться. Приложить усилия, чтобы преодолеть все уровни. Схватить его и потом улыбнуться. Крепко сжать его руками и ощутить внутри себя покой. Съесть его до последней крошечки и потом начать жить. Вероника, сказочная попка, ободряла меня в моей погоне за невидимым. Эта подруга для меня была важна. И она также была закуской для свиней. На свои щеки я наклеивала глаза. Чтобы ее рассмешить. Рассмешить Веронику, сказочную попку. Мы говорили, что никогда не были печальными. Мы были печальными вдвойне. Наклеивали глаза, говоря, что все печально. Очень печально. Так было на самом деле. Печально. У этих кукол были печальные глаза. Она улыбалась. Мне скучно. Я живу скучно. Это казалось названием страны, в которой можно жить. Я живу скучно и печально. Прощай.




Мы познакомились в день моего рождения. Я коллекционировала годы против своей воли. Они были как бабочки на булавках. Кто знает, удастся ли мне когда-нибудь их продать. Рыночек с вывеской. Анджелика распродает все. Двадцать восемь лет по цене пяти. Боже мой. Была весна. Я помню, как это было. Величественная весна, которая так пугает. Весна, которая заставляет все распускаться. Ты открыла окно, и тебе надавали тумаков. Ты поневоле должна была быть счастливой. Наслаждаться каждой травинкой. Росой на этом листике. Тем, что ты идешь по этой мерзлой земле. Я превращалась в алкоголичку. Я слишком часто использовала свою «норку» и свой рот. Я как одержимая пила и трахалась.

Как-то вечером меня охватила паника. Это случилось потому, что на следующий день ожидалось знаменательное событие. Мой день рождения. Праздник с воздушными шариками и тортом. Торт и языки пламени. К потолку в комнате подвешены падающие звезды. Маленький оркестр. Пакетики с конфетти. Последнее дуновение. Смелее. Погаси все. Разрежь торт. Ты красива. Шлюха для журнала. Праздник состоялся. Все придумала Вероника, сказочная попка. Если ты так настаиваешь. Если считаешь, что это необходимо, так я сказала ей. Нам предложили чердак, который казался коробкой без окон. Потребовалась неделя, чтобы привести его в порядок. Жуткая вонь. Плесень. Дышать нечем. Очень длинный список. Пригласили всех, с кем мы были знакомы. Несколько новеньких. Среди них и он, которого в самом начале я не заметила. В тот вечер я все видела искаженно. Мое зрение поделилось пополам. В середине тетя-параличка. Если я опускала веки, видела ее надутое лицо. На губах слюна. Я быстро поднимала глаза, чтобы она полностью исчезла. Сиди тихо. В Джанмария меня как-то неопределенно поразили только волосы. Они были рыжими, как у того моего женишка моих восемнадцати лет. Я работала продавщицей в магазине сувениров. Снежки, внутри снег в воде и затопленные памятники. Хозяин платил мне сверхурочные, когда я иногда трахалась с ним. Ему было лет пятьдесят, в молодости он служил в театре. Актер-неудачник, жена бывшая модель и двое сыновей-наркоманов, которые дышали клеем. Он сажал меня на колени. Сначала я, сложив руки, должна была упрашивать его, а потом хватать его, как будто бы он был пролетавшей птичкой. Я полностью лишилась того, что называется уважением. Я мечтала разбогатеть и уйти от него.

В магазин заходили коллекционеры с огромными лупами. Они старательно разглядывали все выставленные товары. Я с трудом дожидалась того часа, когда можно было закрыть магазин. Сесть в машину парня с огненной шевелюрой. Я общалась с ним из-за его машины. Время от времени он разрешал мне порулить. Он это делал, чтобы прикоснуться к моим ногам. Все время мы проводили в салоне автомобиля. Я не знала, какого он роста. Я всегда видела его за рулем. Мы ездили очень быстро, и это было великолепно. Мы были как молния. Такой быстрой, что она становилась невидимой. Он заезжал за мной после работы. Я слышала, как шипят его шины, когда он тормозит. Садясь в машину, я фантазировала. Мы едем. Километры. Целые галактики километров. Давай еще. Не останавливайся. Быстрей. Дальше. В море. Там мы утонем. Куда я не дойду и где все великолепно. Я причесывалась, разглядывая себя в зеркальце. Я представляла, что с мужем на отдыхе. Он блестящий мужчина и очень сильно меня любит. Мы едем на нашу виллу, где растут деревья. У нас много вилл, где мы проводим время. Одна в горах. Другая на равнине. Я ему говорила, дорогой мой, я счастлива. Брала его за руку. Поцелуй в шею. Он мне говорил, у тебя шариков не хватает. Потом задирал юбку. Не двигайся. Как-то я случайно прожгла сигаретой обивку в машине. В тот день история закончилась. Он сказал, найди себе другого. Вот так я увлеклась автомобилем.

У Джанмария волосы были такие же, как у того ублюдка. Он, выделяясь среди всех, стоял в сторонке. Руки вытянуты вдоль тела. В пиджаке и с галстуком. Сладковатый, затуманенный робостью взгляд. Вешалка, на которой висел он сам. Он смотрел на меня, не приближаясь ко мне. Его присутствие в такой оправе, как украшение из стекляшки, которое заткнули в угол. Я слишком много пила. Давай, ты с этим справишься. Ты такая безмерная. Крошечка. Из-за выпивки лицо у меня стало липким. Танцуя, я шаталась. Падала. Но неумолимо поднималась. И невозмутимо начинала сначала. Хватала бутылки. Ударяла по губам. Объелась языками. Приглушенный свет преступления. Смелей, растопчи себя. Для тебя это катастрофа. Давай, целься. Порази вон то трепещущее сердце. Пусть оно не бьется ровно. Ты принцесса королевства, в котором все тебя используют. Ты не сможешь возродиться. Все вздор. У твоей судьбы есть мускулы. Та самая мощь, что умеет подчиняться. Ты останешься рабой на поводке. Слышалась музыка. Меня качало налево и направо. Когда пришло время заняться тортом, я рухнула под стол, и он меня подобрал. Все вокруг смеялись. Смеялись громко, и он поднял мое тело. Как он это сделал. Сделал изящно. Как будто я была хрустальной и пустяк мог меня разбить. Это отличалось от привычной для меня схватки тел. От того, как меня брали без всякого уважения. В этот миг я поняла, что для женщины существовало и другое. И впервые я ощутила нежность мужчины. И я думала, что он и был моей величайшей мечтой. Он меня крепко обнял. Ангел поднимает падшую. Я на его груди. Надета как на булавку. И даже если этот мужчина был не в моем вкусе, он мне очень понравился. И если я его никогда не любила, я очень сильно любила его. Потому что я никогда никого не любила. Даже себя.




Первый вечер. Вечер, когда он меня схватил. Подобрал. В тот вечер я вошла в его дом. Я была в его руках. Все смеялись. Я рухнула, уткнувшись лицом в середину торта. Крем залепил даже мои глаза, меня тянуло вырвать. Я не смогла удержаться на ногах, когда стали задувать свечи. Я помню языки пламени внизу. Я в последнем сияющем кругу всех погибших. Я была очень высоко. Они смотрели, поджидая меня. Давай отключайся, ты опаздываешь. Нам столько же лет, ты нас не узнаешь? Тех лет, что прожиты с отчаянием. Мы чудовищны, и нам не нравится быть слишком заметными. Мы сжигаем себя. Даем представление. Время выкинуть тебя. Дохни на нас, это поможет нам добраться до преисподней. Знаешь, обо мне говорят. Стоят ровно. Как стрелы, которые воткнули в сахарный цилиндр. Я скривила губы, чтобы выпустить ветер. Мои легкие задыхались. Горло как железная дверь, которую ты не можешь прикрыть. Я ощущала, что мои ноги подкашиваются. Таз устремился вперед. Позвоночник растворялся. Лед, упавший в кипящую воду. Слабость. Запах поражения. Из-за передозировки спиртного у меня затуманилось зрение. Там, в глубине становилось все больше свечей. Они превращались в отряды солдатиков, которые насиловали мою настойчивость. Теперь член ослабел. Теперь он упал. В этот миг в моих локтях появилась сила. Я ими уперлась в живот. Бег с препятствиями по кишкам. Я согнулась, опустив голову. Я искала воздух внутри. Тот, что спрятался в мышцах. Среди складок мозга. По бокам печени. В тени души. Грязная шлюха все же где-то должна была быть. Я старалась вышвырнуть ее. Вокруг все пели. Поздравительные песенки. У меня началась рвота. Сильная. Фонтаном. Заработал насос. Струя накрыла торт. Испачкала его. Прекрасная струя из моего рта. Тишина. Все замерло. Там я потеряла сознание. Я взмахнула руками. Начало полета. Приземление. Отдых. Опять смех. Рукоплескания. Гиены. Я с трудом открыла глаза и услышала, как приглашенные скрежещут костями. Вероника, сказочная попка, растянулась на полу. Юбка задрана на живот. Я опять потеряла сознание. Кружился потолок. Я сидела на карусели. Она крутилась, ударяя меня. Показывала мне людей, смеющихся надо мною. Опустить большой палец вниз. Наслаждаться несчастьем. На этот раз он был неправдоподобен. Герой. Великий. Один из тысячи достоин медали. Памятника посреди площади. Он меня подобрал. Ты понимаешь, он это сделал. Он взял меня так нежно, чего я никогда не видела. И когда он обнял меня, возможно, я ему сказала, прошу тебя, помоги мне. Прошу тебя, помоги мне. Подними меня. Дай мне крылья, которые есть у тебя, чтобы я смогла это сделать. Я прислонилась своим измазанным лицом к его плечу. Неподвижный вальс. Потом те шаги. Медленные. Точные. Скользящие. Меня перенесли в другое место. Туда, где был кислород. Возможно, я им руководила с помощью фантастических сил. Благодаря таким громким голосам. Я была выброшенным грязью цветком. Золотой рыбкой, выкинутой водой. Воробышком, задушенным воздухом. Дурочкой. В машине моя голова упиралась в его ноги. Они были горячими. Убежище. Я ощущала, как дорога входит в мои ноги. Его рука гладила меня по спине. Я была в скорой помощи. Мне больше не нужно было чего-то бояться. Я ехала к своему спасению.




Я это умею делать лучше, чем пожарники. Испускать из глаз слезы. Когда я вошла в тот дом, я это сделала. Сесть у входа и залиться слезами. Все было таким чистым. Всюду порядок. Никакой нищеты. Я себя чувствовала как человек-слон, когда его спасал врач. Одел его. Дал ему комнату. Ему, который жил в пещере. Помню, что я пошла в ванную. Приняла душ. Когда я вышла, то как бы второй раз вышла из живота мамы.

Я думала, теперь проснусь и увижу все ту же мерзость. Моя комнатка. Гостиничка. Дверь гармошкой с дыркой наверху. Умывальник, куда я мочусь по ночам. Тараканы. Я боялась, что попала в ловушку. Сейчас он меня потрахает, а потом выбросит в этот яростный мир. Я смотрела, как в той современной кухне он готовил мне ромашку. Он был вежлив. Герой. Над головой сияние. В этот миг он для меня был всем. Он был безумен. А я была пьяна. Вдрызг. Пропади все пропадом. Я подошла и сделала это. Он стоял у газовой печки. Я стала на колени. Я искала его член. Я хотела пососать его. Как профессионалка. Убедить его. Я женщина твоей жизни. Я это чувствую. Он сжал мою голову. Не делать этого. Сжал плечи. Теперь я не хочу. Он сжал мне руки. Подожди минутку. Поднял меня с земли. Унижение. Отказ. Ад. Какая дура. Я видела, что уже возвращаюсь на праздник. Сказать, мне лучше. Раздвинуть ноги. Заставить потрогать свои груди. Принимать птичек. Просыпаться поздно утром. Наклеивать куклам глаза. Смотреть, как луна набрасывается на мое окно. Пытаться вместе с Вероникой, сказочной попкой, выжить в тисках одиночества. Она еще беднее. Ничтожная. Без всяких надежд. Совершив преступление, мы сели на диван. Он гладил мне волосы, как будто я была идиоткой. Психопаткой после истерического криза. Он продолжал спокойно жалеть меня. Из героя он превратился в кого-то другого, ужасного. Мгновенно он соскользнул в другую сторону. Приходский священник. Добровольный социальный работник. Его подцепили, чтобы он вернул меня в небоскреб старухи. Вот почему он так вежлив. Все подстроено. Сейчас появятся карабинеры с наручниками и задержат меня. Я слышала, как распускаются паруса под вой сирены. Очевидно, последуют допросы. Почему я оставила ее совсем одну. Вы убийца. Бедняжка умерла от голода, выкрикивая ваше имя. Разрыв сердца. Шок. Инфаркт. Ветрянка. Несчастье. Я ощущала тревожное ожидание даже в икрах. Я должна немедленно уйти. Быстренько улизнуть. Выпить три рюмки водки. Я рывком поднялась. Я поднялась и сказала ему. Огромное спасибо. Я опаздываю. Увидимся в другой раз. Я одевалась, когда он, обняв, остановил меня. Я тебя прошу, останься этой ночью со мной. Сценический эффект. Партер замер. На балконе дымят. Рукоплескание. Мы занимались любовью на кровати. Подушки пахли фиалками. Кружевные занавески. Положение миссионера. Он ничего не умел. Все равно было хорошо. Я отдала ему всю себя. Даже кровь. Притворялась, что он мне очень нравится. Он дышал тяжело, как корова. Он вежливо дышал мне в шею. Я смотрела на радиобудильник. Связывала его со своими воспоминаниями. В двадцать лет я гуляла с представителем радиобудильников. Мы дышали кокаином на этих хитроумных приборах. Измазывали их белым. Это был низкорослый парень, от него пахло сгнившей под дождем травой. Негодный человек что-то бормотал. С маленьким членом. После первого раза, когда мы занимались сексом в доме его кузины, у которой он жил, он горько расплакался. В начале у него не получалось. Я глядела на потолок, отыскивая там ответы. Искала что-то, что двигалось бы. Его кузина не спала. Вдруг, не постучав, она распахнула дверь. Она спросила, не хотим ли мы поесть цыпленка в масле. Я лежала совсем голая. Я смотрела, как она поставила на кровать эту тарелку. Когда она ушла, он овладел мною насильно. Он злобно, как настоящий скот вошел в меня. Как и тогда, я смотрела на мигающие цифры. Я их видела по-другому. Я страстно хотела остановить их. Засунуть их ему в рот. Остаться в кровати. Там, внутри. Стать женщиной, не склоняющейся под ветром. Я бы сделала все, лишь бы остаться. Ходить по гвоздям. Принести тысячу жертв. В тишине я говорила с Богом. Я тебя прошу, сделай это чудо. Я превращусь в образцовую домохозяйку. В святую. Я тебе это обещаю. Я искренняя девушка. Я тебя умоляю. Я его сжала. Мои руки — кровоостанавливающий жгут. Твой член на бедре. Я замедлила в нем кровообращение. Ты мужчина моей мечты. Я лила на подушку слезы. Сжимала его тело. Тиски. Патетическая сцена. Я на коленях, как монахиня. Он мои четки. Вздрагивая, я пробегала пальцами по его телу. Если я думала о другом, то видела очень густой туман. Он бы меня поглотил в водовороте жестоких сомнений. Живая или мертвая. Я сказала ему, не покидай меня. Сказала это, не стыдясь. Помню. Чужак, избранный для удочерения несчастной сироты. Маленькая голая торговка спичками во льдах. Думаю, я его тронула. Коснулась чего-то внутри. Возможно, ему нужна была служанка. Ты станешь моей женщиной. Невероятно. Свет рампы. Он прошептал мне магические слова. Мыльная опера. Я думаю, что всегда искал тебя. Когда он ввел свой язык мне в рот, я поняла, что он не шутит. Это было одно из тех бессмысленных и фантастических событий, которые иногда происходят. Я часами повторяла это самой себе. Я хотела убедить себя. Он спал. Похрапывал с присвистом. Я горячо повторяла это до тех пор, пока меня не поглотил сон. Я повторяла. Хвала Иисусу Христу. Хвала ему.




Возможно, я в самом деле верила, что справлюсь с этим. Конечно, я думала, что это возможно. Случается. Случается, когда тебе уже нечего терять. Когда ты ощущаешь себя подлой и пытаешься прекратить это. Стать уважаемой. Это меня полностью околдовало. Я больше не хочу быть другой. Я видела тех женщин с детьми. Коляска. Спокойные чувства. Рядом идет муж. Знак причастности к нормальной жизни. Я их видела, когда перемазанная клеем уходила с той фабрики. Я видела, как они появлялись отовсюду. И не страдали. На их лицах была запечатлена цель. Так мне казалось. Теперь, когда у меня есть все. Когда я стала женщиной. С семьей. Свекровь. В сумке петрушка. Помню, я их порядком ненавидела. В них было то, чего мне всегда не хватало. Чувство защищенности. Прочь все тревоги. Я уже не за бортом. Вполне приемлемая жизнь. Достоинство для толпы. Покой без всяких бурь. Вечера в гостиной. На столе ужин. Поездки за город. Поцелуй ночью перед сном. Мужчина, чтобы защитить тебя. Сделать более неуязвимой, чем нержавеющая сталь. Тепло домашнего очага. Ласки. Прогулки под ручку. Переверни меня. Конечно, я думала, что это возможно. Преобрази меня. Конечно, я думала, это возможно. Дай мне приют. Конечно, я думала, это возможно. Забыть себя. Все жестокое прошлое, покрывшее каждый миллиметр моего тела. Бесконечные воспоминания. Поля преступлений. Дикие и заостренные горы. Включи меня во все остальное. Очисть меня от всего. Величайшая стирка. Ускоренная программа. С центрифугой. Дай мне обеззараживающие средства. Сними с меня всю грязь. Жир, затуманивший мои мозги. Освободи меня. Я хочу вести приличную жизнь. Без нелепостей. Без возвышающего и уничтожающего меня трахания. Без лабиринтов борьбы. Без хомута из тревог. На шее сдавливающий шнур. Задуши меня. Джанмария был единственной оставшейся мне надеждой. Я прилепилась к нему как мидия. Он моя скала. Я раню руки, хватаясь за него. Я бросаю вызов захлестывающим меня волнам. Я бы хотела. Я бы хотела всего. И ничего другого.




Я превратилась в безупречную домохозяйку. Стирала пыль кусочком замши. По диагонали развешивала полотенца в ванной комнате. Готовила супы с базиликом. Опрыскивала помещения духами. Стоя на коленях, натирала полы. Начищала ножи, ложки и вилки. Делала постирушки с биологическим умягчителем. Все расходы под строгим контролем. Соотношение: качество-цена. Гладила ему воротнички. Рубашки. Галстуки. Отделяла носки от трусиков. В ящики клала мешочки с бантиками. Лаванда. Часами лизала его птичку. Яйца. Зад. Титьки. Мои мышцы сжимались. Ему я делала массажи. С эфирными маслами. И каждый день, что я оставалась там, был победой. Он смотрел телераспродажи. Три вещи по цене двух. Двадцать по цене семи. Выгодные предложения. Расчет. Невероятно. Создана семья. Керамика из Каподимонте. Ручная центрифуга. Матрасы из губки. Фен для волос. Укрепляющие лосьоны. Вращающиеся кресла. С работы он приходил измученным. Рассеянно меня целовал. Конечно, в первое время было по-другому. Мы были в исступлении. В том начальном восторге. Обычно это длится не очень долго. У нас было по-другому. Возможно, потому, что меня было слишком много. Немного надоедлива. Преувеличивала, чтобы видеть его довольным. Меня страшила мысль, что одной меня ему будет недостаточно. Я размножала саму себя. Ему я отдавала даже свою душу. Всю, до последней крошечки. Я старалась показать ему, что сделала правильный выбор и это меня удерживает. Я изощрялась как могла, чтобы привести его в восторг. Читала рецепты. Разрешала ему все. Сжимала ягодицы. Красила губы. Телодвижения. Соглашалась на все. Притворялась. Безграничная преданность. Я была не женщиной. Я была явлением века. Я отдавалась целиком, истекая ласками. Нежная. Внимательная. Великолепная домохозяйка. Отдаюсь, как сука. Люби меня сильно. У меня не получилось.

Уже через месяц стали догадываться об обмане. Я надела шоры. Наушники. Непромокаемый плащ, чтобы с меня соскользнули недостатки. Он был скрягой. Однообразен. Ни намека на обаяние. Под влиянием матери, более мощной, чем невероятная молния. Уже рожая его, она все за него решила. Ты будешь секретарем адвоката. Будешь жить в квартире начала века. Я вечно буду рядом с тобой. Алтарь. Преклоните колени. Джанмария и физически был похож на эту женщину. Те же формы. Он был как бы срисован с нее. Прислонив его к себе, она обвела себя. Она была полной. Переполненной кислым йогуртом. Из того, что из нее вылилось, она сотворила личность своего сына. Сын из остатков. В нем была отбраковка. То, что не понадобилось капральше. Доброта. Податливость, как у оливок без косточки. Никаких стремлений. Возбуждения. Стимулов. Он была ее слабостью. Переносным бидоном. Ты должен найти женщину. Тебе уже сорок лет. Потом я узнала, она из-за этого его терзала. Ты случайно не педик. Мне не нужно этой беды. Я тебя прошу. Были бы должны отправлять на каторгу этих дряней. К голубым. К лесбиянкам. А потом эти «попки». Мне кажется, что ты вихляешь задницей. Пройдись-ка. Хочу посмотреть на тебя. Иди из кухни в спальню. Ты видишь, что ты делаешь. Виляешь ягодицами. Совсем как женщина. Постарайся контролировать себя. Пожестче выставляй ноги вперед. Не двигай грудью. Не будь смешным. Ты красивый мальчик. Это совсем ненормально. Чисть зубы хотя бы из-за дурного запаха. Ты знаешь, как я за этим слежу. У сына моей сестры уже есть сын. Я не могу оставаться спокойной. Ты должен найти жену. Создать семью. Как это сделать. Я дала тебе все. У тебя за дверью должна стоять очередь из женщин. Я прошу тебя, определись. Позволь мне спать спокойно. Что думают родственники. Что ты импотент. Что тебе нравятся мужчины. Ты меня огорчаешь. Ты заноза у меня в сердце. Никуда не ходишь. У тебя нет друзей. Ты все время смотришь телераспродажи. Ты приводишь меня в отчаяние. Ты знаешь, что я это сделаю. Поправь воротничок. Стой прямо. Посмотри на своего отца, гений. Что он сделал. Нашел фантастическую женщину. Все же он был дурак. Знаешь, похож на тебя. Ты на меня совсем не похож. Я думаю, он нашел меня, чтобы заставить ее замолчать. Чтобы успокоить ее. Вот уж дурак. Увидел отчаявшуюся, которая осталась бы с ним, и взял ее. В один прекрасный день встретились двое отчаявшихся. Удар под жопу, достойный Оскара.




Он представил меня своей матери через пять дней. Пока я пыталась освоиться. Утром проснулась, еще страдая от похмелья. Бродила по квартире как дурочка, крутясь у шкафов. Повсюду совала свой нос. Примеряла его пиджаки. Прикуривала сигареты. Он постоянно кому-то названивал. Убеждал себя, что я не исчезла. Я думала, что это просто шутка. Оставь свое недоверие. Я тешила себя мыслью, сознавая, что я необходима. Медовым голосом говорила ему, я тебя жду. Он быстро вернулся. Я обнюхивала занавески. Кресла. Покрывала. Вылизывала керамические тарелки. Безделушки. Пол. Квартирка была скромной. В деталях иногда проглядывал дурной вкус. Дешевая мебель. Пластмассовая гондола на телевизоре. Закат на огромной фотографии в гостиной. Все равно все казалось мне супергалактическим. Я благодарила Иисуса Христа. Я даже прочла несколько отрывков из Библии. Вытирая пыль, напевала. Господи, благодарю тебя. Я буду наслаждаться мелочами. Песчинкой. Порывом ветра. Солнечным лучом на том листике. Жизнь как необычайный дар. Распахивала окна, наполняя легкие. Я благодарю тебя, Иисус Христос. Я почти выкрикнула это, раскинув руки. Я благодарю тебя, Иисус Христос. Я кричала, подпрыгивая. Я благодарю тебя, Иисус Христос. Прыгая, я раздевалась. Я благодарю тебя, Иисус Христос. Крутясь, я сняла трусики. Господи Боже мой, я тебя благодарю. Я бегала по комнатам голая, благодаря его. Господи Боже мой, я тебя благодарю. Я кричала. Голая. Я благодарю тебя, Иисус Христос. Восторг превратил меня в эгоистку. Мне было наплевать, что я оставила подругу в грязи. Теперь мне по-настоящему привалило счастье. Квартира с отоплением. Я ее позвала и сказала ей это. Я не вернусь. Нет. Не плачь. Если ты меня любишь, то должна быть довольна. Меня слишком сильно захватила эта перемена, и у меня не осталось других чувств. Чтобы испытывать нежность, когда она плачет. Это казалось невероятным. Но именно это и случилось. Когда бедность исчезает, она способна сделать тебя жестокой. Я должна была нанести безошибочный удар. Стать топором, отделяющим тело от головы. Так, я нанесла его тете. Так же вести себя. Вопрос техники. В тот миг Вероника, сказочная попка, представляла мою войну. Она осталась на поле битвы. Если я могла бы, то вернулась бы за ней. Я бы помогла ей разгромить противника. И еще раз меня пропитала бы грязь борьбы. Я хотела очиститься. Отстраниться. Наконец, почувствовать себя на нейтральной земле. Чтобы сделать это, было необходимо широко раскрыть, а потом закрыть рот. Крупная рыба пожирает мелкую рыбешку, чтобы выжить. Я была огромной акулой, которая отточила зубы в океане.

Джанмария был в восторге от своего завоевания. Он представил меня своей маме. Через несколько дней после той встречи. Увидишь, ты ей очень сильно понравишься. Она великая женщина. Действительно, она была большой. Под футболкой с вышитым белым и красным розарием теснились две огромные груди. Крашеные каштановые с желтоватыми отливами волосы. Под Мышкой пакет с курицей. На лице нарисован вопрос. Снаряд, попавший между моих глаз. Кто такая эта. Она не произнесла этого. Сказал ее взгляд. И сразу же отправилась к плите. Не то чтобы ей было наплевать на знакомство со мной. Иногда она делала вид, что меня нет. Она разговаривала с сыном, забрасывая меня землей. Она была счастлива, что он нашел подругу. Как-нибудь она всем расскажет об этом. Конец злобным сплетням. В то же время я считала, что это казалось ей предательством. Я молодая любовница. Замена. На его голове вырастут рога. Я пыталась быть с ней любезной. Смягчить ее. Я хотела, чтобы она заметила присутствие чужака. Если я ей улыбалась, она смотрела на меня так, как будто я сделала что-то ужасное. Если я пыталась оказаться полезной, она меня не замечала. Она мне говорила, нет, не беспокойся, сделаю сама, у меня есть опыт. Быстро передвигалась среди кастрюль. С гордостью сдирала с курицы кожу. Бумагу. Как будто она была картиной Пикассо. Я сама приготовлю ее. Не так, как в забегаловках, совсем сухой. Без мяса. Мне ее принес крестьянин. Какая большая. Я пробовала помогать ей. Я рассчитывала свои движения. Подходила к птице, как на конкурсе красоты. Она тотчас вступала, чтобы обезоружить меня. Нет, стой, не разрезай ее ножницами. Она будет пахнуть металлом. Эта курица была главным действующим лицом встречи. А я глупой статисткой. Из тех, что появляются на миг и тотчас исчезают. Из тех, чье имя не появляется на экране. Мне хотелось запереться в ванной. Три часа чистить зубы. Я не была необходима, как та курочка. Вдруг она начинала расспрашивать меня о моих кулинарных способностях. Во всем этом Джанмария стал деталью. Ее шпилькой. Ее лаком для волос. Молчал. Был запуган. На коленях. Надеюсь, ты умеешь готовить. По крайней мере это. Как ты делаешь ризотто со спаржей. А котлеты с горошком. А рагу из сосисок? Ты должна очистить сосиску, приправив ее помидором. Ты знаешь, как их чистят? Ну, ты знаешь, как их чистят? Попробуй очистить одну. Возьми ее из холодильника. Я хочу видеть, как ты ее очистишь. Очень важно, чтобы ты делала это правильно. Меня начинало тошнить. Мне приходилось делать, стоя рядом с ней. В двух миллиметрах. Возьми ее двумя руками. Дурочка, я тебя не съем. Давай начинай. Ты чего ждешь. Я бы заткнула ее прямо ей в жопу. Но очищала, чтобы успокоить ее. Мне она казалась обрубком таксы. Я видела эту таксу без лапы. Это свекровь отрезала лапу. Она это сделала, чтобы у нас была сосиска, которую нужно было очистить при первой нашей встрече. Подвергнуть меня испытанию. Осуществить проверку. Дать мне понять, что я неумелая непрошеная гостья. Я бежала, как безумная, к своей цели — стать образцовой домохозяйкой. Я должна была убедить всех. Доказать свою невинность. Мою опытность среди домашних стен. Я должна была научиться вести себя как славная девушка. Вспомнить, как это было когда-то. Все свои темные стороны запрятать подальше. Открыть светлые и неизвестные. Никогда не использованные. Я должна была научиться пользоваться ими. Моя ясная и кристальная часть была только необыкновенной машиной, ходов которой я не знала. Педали. Я пошла в школу вождения. Страх, что я не смогу затормозить. Правильно припарковаться. Ужас, я слишком поспешно бросилась туда, где царят хорошие манеры и здоровые принципы. Страх наехать на них. Не заметить знак «движение запрещается» и очутиться в темноте. Я использовала усердие и благоговение. Перед каждым обгоном включать стрелку. Жаль, если мне дадут под зад коленом. Вновь отправят в преисподнюю. Удерживать нужное расстояние, чтобы не задеть чувствительность тех, кто уже давно едет по той жизни с разумными правилами. Мне удалось, чтобы та валькирия частично меня приняла. Стала бы моей учительницей с указкой в руках. Покажи мне руки. Чтобы я могла ударить по ним. Мне удалось изобразить мой интерес к разговорам ее сына.

Он мне рассказывал о том, как три дня в году проводил в горах, сделав прививку против яда гадюки. Об ожоге второй степени на голени. Рассказывал об адвокате. Ни перед кем не гнет спины. Время от времени я слышала, как он важно отвечал ему по телефону. Он меня спрашивал, сколько стоила телятина. Баклажаны. Моющее средство для посуды. Он хотел отвести меня в торговый центр, где продаются товары без фабричной марки. Чтобы я устроила из них склад. Возможно, он думал, что разразится какая-нибудь мировая катастрофа. Война. Часто он мне сообщал, что важно рано ложиться спать. Самый лучший сон от десяти до полуночи. От принца, каким я его себе представляла, почти через месяц осталось только воспоминание. А через два и его не осталось. Через три это уже был не мужчина, а растение. Он отправлялся спать после какой-нибудь глупой программы. Я с трудом следовала за ним. Часа два лежала с открытыми глазами. Иногда я, как воровка, потихоньку уходила в гостиную. Звонила Веронике, сказочной попке. С нею мы больше не виделись. Перезванивались. Первый раз, когда я ей позвонила, она была в замешательстве. Между нами что-то оборвалось. Я пыталась возродить нашу дружбу. Заставить ее ожить в телефонной трубке. Насладиться хотя бы ее частью. Оставшейся в зубах от той каннибальской жизни крошкой. Мне не удавалось оставаться искренней. Рассказать обо всем, как оно был на самом деле. Я не хотела, чтобы она узнала о моем поражении. Не хотела объединять ее с Анджеликой. Закрыть глаза. Хотя бы прикрыть их. Я удерживала веки. Чтобы ветер только частично их задел. Потому что истина еще не уничтожила мои мечты, уже зараженные неудачей. Она вышла замуж за какого-то преступника. Что-то вроде швейцарского мафиози. Сводника-диктатора. Великолепная… Она была арестанткой. На ночь он запирал ее в шкаф. А сам уходил развлекаться. Боялся, что она убежит. В один прекрасный день она это сделала. Он ее разыскал. И хорошенько избил. Она уносила телефон подальше. Отвечала пронзительным голосом, как будто была на танцах. Я ей рассказывала сказки. Придумывала приятную жизнь. Не похожую на ее. Совсем другую. Какое счастье, что я его встретила! Какой блестящий мужчина! Полно бабок! Романтик! Как я радуюсь, что он со мной! История любви, достойная этого века. Я слышала, как он храпел рядом. Казалось, в его горле поселились лягушки. Я смотрела на квартиру, которую знала наизусть. Безделушки, пыль с которых я стирала каждый день. Полная тишина. Я говорила самой себе, неблагодарная, будь довольна. Прощалась с ней. По ее голосу я поняла, она знает, что я вру. Возвращалась и обнимала его во сне. Я надеялась, он проснется и будет ласкать меня. А он провалился в сон. Неподвижный, как мумия. Как тетя, которая лежала на столе, когда приходила врачиха в халате. Раз в неделю приходила девушка. В белом халате. Повязка с красным крестом. На скатерть она клала одеяло. Кусок ткани в клетку. Из чистой шерсти. Только шерсть была чистой. Она никогда ни с кем не совокуплялась. А она оставшаяся в живых. С девственной плевой. Девственная плева в клетку. Она поднимала ее ноги. Сгибала их, как носовые платки. Вращала, как крылья мельницы. Вокруг поля. Пасутся гуси. Тяжелые облака. Голубизна неба спускалась на землю. Тетя задыхалась от усилий, лежа на столе. Дышала тяжело, но сильно и ритмично. Казалось, что между ягодиц ей воткнули вибратор. До самого конца. В какие-то дни мне приходилось укрощать ее конечности. В потолок я ввинтила крюки. Ее лодыжки я привязывала веревками. Поднимала ее бедра. Ее голени. Это мышечное напряжение тела. Все залито ее слюной. Прозрачный студень. Частичное, моментальное подвешивание на бойне для женщин. Она — подвешенная на крюк корова. Я агнец, которого принесут в жертву на Пасху. Джанмария бык без рогов. Я уставала целовать его. Даже если бы я надавала ему пощечин, он не открыл бы глаза. У него был такой крепкий сон, что казалось, что он умер. Мой палец входил в меня. Я надевала наушники. Слушала музыку. Я мучительно страдала.




Каждое воскресенье он водил меня в ресторан. В восемь тридцать мы входили туда. Для нас был заказан стол. В центре цветы. Ромашки с лепестками из ткани. На голове тонкие неоновые наколки. Это подходит поприветствовать нас официантка. Женщина с усами и скрутившим ее артрозом. Своими искореженными руками она приносила тарелки. Он обожал это местечко. Все стоило очень дешево. Гуляш с горошком. Вино в огромной бутылке от дедушки. Бумажная скатерть. Семьи со всеми домочадцами. Все люди для распродажи. В одежде на выход (купленной по случаю). На портмоне целлофан. На лбу вывеска. Единственная цель — экономия. Чтобы жить. Как можно дольше. Я сидела неподвижно, как гриф инструмента. Я наблюдала, как он смущается. Внимательно прочесть меню. И это каждый раз. Как будто роман. Он знал его наизусть. И все же. И все же не был доволен. Он с восторгом повторял ритуал. Убеждался, что все на своем месте. Так же он проверял и подаваемый нам в конце счет. Приносили счет. Он искал ловушку. Открыть возможный обман. Сложить цифры. Вычесть. Спокойно начать сначала. Методично. Нужно быть внимательным, чтобы нас не объегорили. Один раз произошло нечто ужасное. Стыд и срам. Скандал. Лишний кофе в счете, Тебе нужно было видеть его. Нужно было видеть, как он сурово указал на обман. Как будто это был заговор, жертвой которого он стал. Он поднялся, стуча кулаком по столу. Исчезла вся его доброта. Его безразличная доброта. Потому что его опустошила безразличная доброта. Он был добрым безразличным человеком. Кричал на женщину. Мы брали только один кофе. Не два. Видите, на столе только одна чашка. Если бы мы выпили две, я не стал бы тут плакаться. Посмотрите сами, что написано. Написано, два кофе. Два. Не один. Два. Поэтому вы должны вычесть стоимость того кофе, который мы не заказывали. Я не хочу оплачивать то, что я не брал. Как подобное могло случиться. Но ведь она сама принесла его. Думаю, вы вспомните, как сами поставили передо мной чашечку кофе. Вы должны быть более внимательной. Я слушала, раскрыв рот. На его лице вырисовалась его мать. Та же испорченность жалобами, усиленными до невероятной мощи.

Мы ходили в тот ресторан каждое воскресенье. Привычный столик, рядом цветок. За застекленной дверью стоянка машин. Телевизоры включены, и передают последние новости с футбольных полей. Он меня наставлял, как лучше использовать каждое блюдо. Сочетание первых блюд и сладкого. У него начинали блестеть глаза, когда приносили тарелки. Я становилась невидимой. Жующий рот. Мне хотелось раздеться. Голой встать на стол. Крикнуть ему, прошу тебя, прекрати. Первое время я не могла понять, что мы делаем. Я думала, возможно, так принято у законных супружеских пар. Воскресный выход по всем правилам. Постепенно я начала чувствовать, что мне нужно спиртное. Я заглушала это желание сигаретами. Сжимала его руку, надеясь на хотя бы очень слабый, но порыв. Он мне отвечал, улыбаясь, как слабоумный. Думаю, она говорила, у скверной Анджелики не должно быть рта. Не наслаждаться радостями вкуса. Ну, ему не очень-то нравилось облизывать мою курицу своим языком. Он предпочитал налегать на домашнюю лапшу. В начале он был другим. Заставлял ставить свечу посреди стола. Сжимал мои запястья. Не сводил с меня глаз. Это были признаки поведения, полезного для завоевания меня. Он быстро понял, что может обойтись без этого. Я все равно ему уступлю. Я была той несчастной, которую он спас от гибели. Он был человеком неуверенным, но с убеждениями. Думаю, его мать одолжила ему их. Меня она совсем не любила. Ее указательный палец уперся в мой лоб. Она целилась в меня и нажимала на курок. Вымой кастрюли. Потом займешься его соломенной шляпой. Послушайся совета. Используй мыльную стружку. Проветри ящики. Не лезь вон из кожи. У этих туфель слишком высокие каблуки. Во всяком случае, она была довольна, что я у нее есть. Спустя пять месяцев мы отправились в небольшую церковь. Присутствуют все тридцать родственников. Я в красном платье с бантиками. Он хочет, чтобы я чувствовала себя довольной. Очень странное чувство. Похожее на стыд. Я мошенничала. Но вида не подавала. Ну, ведь не нужно быть слишком убежденной. Расслабься. Она повторяла, наконец я вправила мозги своему сыну. Теперь не хватало только ребеночка. Я была не супруга. Я была амулетом, необходимым для пресечения злословия. Постоянно и все чаще шептались о том, что в этом сыне есть что-то странное. Возможно, он голубой. Быть может, потому, что у него было мало женщин. Быть может, поэтому у него женская походка. Быть может, из-за мягкости слабого человека. Быть может, из-за такой матери он поневоле должен ненавидеть всех женщин. Было неприятно чувствовать, что вместе с Джанмария я главная героиня в этом фантастическом фильме. Я видела свое отражение с прической, поддерживаемой шпильками. На глазах розовые тени. На губах помада пастельных тонов. Я спрашивала себя, действительно ли это была Анджелика, которая из гусеницы превратилась в бабочку. Все подходили с поздравлениями, обнимая меня так страстно, как в греческих трагедиях. Как будто я была членом семьи, появившимся после двадцати лет отсутствия. С изумлением хватали меня за руки. Обращались со мною как с чудом, которое они годами вымаливали, стоя на коленях. С любопытством оглядывали мое тело. Лицо. Я могла бы описать выражение их лиц как ужас. Потом прибыла сестра свекрови. Женщина с проплешиной и тремя зубами, прикрывавшими нижнюю губу. Она стояла передо мной, изучая меня. Сжавшись, как бумажный пакет, она начала задавать мне вопросы. Голос как у вороны. У тебя была ветрянка? А свинка? Скарлатина? Корь? При каждом вопросе она брызгала на мое плечо слюной. Если ты этими болезнями не переболела, то должна ими заболеть. Ты должна ими переболеть, в противном случае случится несчастье. Прежде чем забеременеть, ты должна переболеть хотя бы свинкой. Я видела свой огромный живот. Лежу на кровати. Два огромных уха закрывают мои виски. Как Думбо. Я начала отступать. Искала Джанмария. Хоть какую-нибудь защиту. Он разговаривал о форели с кузеном. О маринованных сардинах. О камбале. Он обвил мою шею рукой. Его рыболовный трофей. Естественно, не было никого из моих родственников. Я не стала приглашать единственную живую родственницу. Тетушку с рассеянным склерозом. Представь, какая радость увидеть ее. Какое счастье увидеть ее с красным крестом и голубой шапочкой на черепе. Кресло на колесиках. Вылить на меня свой гнев. Несчастная, ты заставила меня подыхать в нужде и лишениях. Когда закончится эта клоунада, я вызову жандармов. Тебя вернут на твое место. Твоя настоящая жизнь не эта. Ты потеряла голову. Опомнись. Иногда она снилась мне ночью. Мне снились ее руки, которые сжимают мое горло. Приглашенные стояли около меня. Спрашивали меня, где твой папа. Твоя мама. Конечно, я не могла ответить им, что в один прекрасный день они исчезли «из обращения». Когда мне было девять лет, они подкинули меня увечной родственнице. Я говорила, что их у меня никогда не было. Очень жаль. У них на глазах выступали слезы. Сиротинушка. Бедная малышка. Как печальна была твоя жизнь. Убирайтесь вон, дурьи головы, набитые дураки. Не жалейте меня. Я дрянь. Во время свадьбы меня раздирали противоречивые чувства. Они все время перемежались. Сначала они, вознося меня до небес, приводили меня в восхищение. Сразу же опускали меня вниз, показывая мне мрак неизвестности. Как я была счастлива в этот миг. Как растеряна, ничего не понимая. Как здорово, что я на самом деле выхожу замуж. Как плохо, но это происходит. Невероятно, какая любовь меня окружает. А ужасов этих даже и не знают. Чего тебе еще нужно от жизни. Боже мой, что я делаю. Я уверена, я чувствую, что люблю его. Я никогда и ни за что его не полюблю. Наконец мне повезло. Как всегда меня объегорили. Смотри, твоя мечта сбывается. Посмотри, тебя пожирает кошмар. Как здорово. Как ужасно. Какая радость. Какая мерзость. Радость. Печаль. Надежность. Растерянность. Покой. Паника. Белое. Черное. Я шизофреничка.

С Джанмария мы сидели во главе стола. Он в черном костюме. Косой пробор. Ослепительно-белая рубашка, воротничок, галстук. Он целовал меня в щечку. Я очень сильно к нему прижималась. Тогда, когда чувствовала, что он для меня немного чужой. Прохожий с зонтиком под дождем. Без тебя я могу промокнуть. Так холодно. Пусти меня под зонтик. В супнице в середине стола куриный бульон. Приглашенные с удовольствием вдыхали его запах, издавая шум ручейка, осушенного насекомыми. Я ненавижу курицу, она напоминала мне тетю, в заключении с которой я находилась. Охватывавшее меня по воскресеньям наваждение, когда я вонзала в нее зубы. Я была вынуждена готовить ее. Курятина меня преследовала всегда. Появилась эта свекровь, чтобы продолжить мыльную оперу с птицей на столе. Я помню эту сцену, пунктуально повторявшуюся каждые шесть дней. Она, сидя на кресле, смотрит мессу по телевизору. Я склонилась над горелками, чтобы сделать съедобным труп. Сдохшая курица прибывала в предыдущий день. Рассыльный мясника вручал ее нам. Тетя открывала дверь, визжа от возбуждения. Она спрашивала, на этот раз она свежая. В прошлый раз казалась мраморной. Такой жесткой, что сломался зубной протез. Отнеси ее Анджелике. С рассыльным я болтала. О всякой ерунде. Совсем бесполезной. Мы разговаривали, пока я разделывала птицу. Отрубала голову. Отрезала ножки. Беззащитная жертва преступления. В этом ритуале было что-то извращенное, завершившееся потом… Сначала я использовала курицу, а потом его член. Я его вытаскивала перемазанными курицей руками. Мясо я презирала. Выпустить кровь и извергнуть семя. Чувствовать, что можешь решить ее судьбу. Засунуть птицу в кастрюлю. Засунуть птицу в горло. Как я наслаждалась, когда он извергал семя на пол. Я как бы убивала его. Заставить его плакать. Присутствовать при представлении моего настоящего. Задушенное отчаяние капает на землю. Когда он уходил, я скользила по его сперме. Каталась и напевала. Пока приглашенные обжирались, я иногда это делала. Повсюду пожарники. Горячая сперма падает на плитки. Скользить по ней, напевая. Я хватала моего мужа за руки, чтобы успокоиться. Я ему шептала, как я счастлива, золотце, что завтра мы отправимся в свадебное путешествие. Меня умиляло то, что он по-своему меня любит. От него меня немного тошнило. Никаких порывов. Исступление. Мощь. Он любил меня скромно. С помощью любви ему не удавалось даже преодолеть себя. Он оставался в западне посредственности своего существа. Приговор. Мы отправились в свадебное путешествие в город, наполненный памятниками. Неделя прогулок с туристическим путеводителем. Путешествия я не помню. Я его стерла из памяти. Выкинула. Зачеркнула. Не спрашивай меня ни о чем. Если мне нужно выбрать момент свадьбы, который нужно запомнить, даже если он и неприятный, я выбираю этот. Его образ наиболее подлинный среди всего неясного или слишком ясного. Я перед алтарем. Джанмария справа от меня. За нами люди в кружевах. Перед нами священник с обслюнявленными губами. У меня горит клитор. Я чувствую необходимость отрезать его. Отрезать его ножницами. Выхолостить эрекции моих убийственных сериальных снов.

В этих снах мне снились только удлиняющиеся члены. Разглядев в пыли что-то очень красивое, они его насиловали. У меня они были на кончике клитора. Им удавалось видеть даже в тумане. У них вытягивающиеся глаза, которые улучшают зрение. Всегда в неумолимом поиске детальки-желания. Мне хотелось отрезать его ножницами. Утопить их в моей крови. Это они привели меня к ошибке. Они все стояли и поджидали меня. А потом, даже если я не хотела, шли в наступление. Знаешь, они питаются тоном напряжения. Все они хотят сбросить меня вниз головой. В бассейны без воды. Забросить в небеса без кислорода. Они ищут предлога, чтобы существовать во мне самой. Знают, что я хотела бы этого. Что хотела бы выбросить их. Убрать с поверхности земли. Для того чтобы их не было. Потому что, если бы их не было, я смогла бы успокоиться. Спокойно растянуться. И мне переход не показался бы таким ужасным. Они меня пробуждают. Ты понимаешь, что они делают. Они мне говорят. Ты понимаешь, насколько это нелепо. Если бы они были послабее. Или хотя бы поменьше. Их можно было обезоружить. Но нет. Они дозорные сверкающих снов. Напоминают мне, как должно быть. Как я могла бы жить. Все они стоят на клиторе. И я хотела бы отрезать его. Хотела бы отрезать его ножницами и выхолостить себя. Выхолостить из себя все эрекции этих убийственных сериальных снов.




По вторникам около полудня мать Джанмария давала мне уроки кулинарии. Хорошая жена всегда должна упражняться. Она прибывала и превращалась в учительницу. Волосы удерживают шпильки. Я надеялась, что ее поразит крапивница. Сифилис. Истерическая беременность. Чтобы хоть что ее остановило. С тетей это случилось, когда мне было двадцать два года. Меня уволили из сувенирного магазина. Три года назад. А от тети ушла прислуга, и я должна была ей помогать. Ухаживать за ней весь день. Я курила сигареты и пролистывала журналы, а она сидела у окна с черной лялькой на руках. Так в один прекрасный день она родила этого ребятенка. Вытащив его из коробки с вещами своего детства. Я давала ей успокаивающие пилюли, иначе она бредила, распевая колыбельные. Она бесконечно его убаюкивала, а потом трясла. Я помню ее голову. Она мгновенно склонялась, когда тетя принимала успокаивающее. Иногда я приклеивала ее череп к телевизору красно-белой изоляционной лентой. Из тех, что применяют на стройках, мне ее подарил плотник с нижнего этажа. Низенький человечек, у него был больной сын, у которого всегда был высунут язык. Мне очень хотелось, чтобы и у свекрови была бы подобная беременность. Мысленно я говорила ей, грязная тварь, какого черта ты путаешься у меня под ногами. Она резала картошку, и я молча говорила ей это. Эти слова были написаны у меня на лбу. Проведя одиннадцать месяцев с ней и ее сыном, я начала ненавидеть себя. Как домохозяйка, я пропускала удары. От домашних чистящих средств у меня началась аллергия. От стиральных порошков чесались даже яйца. Мне приходилось намазываться кортизоном, чтобы не содрать кожу ногтями. У меня выпадали волосы. У меня пропал аппетит. Постепенно я заметила, что отвергаю эту обстановку. Я выложилась полностью, чтобы создать не лишающий меня надежд домашний очаг. Я придала нежность даже его матери и старалась понравиться ей. Смертельные прыжки без страховки и поведение первой ученицы. Никогда никакого нытья. Все сияло чистотой, и я приручала свои тоску и томление. Было бесполезно. Он оставался запертым в своей раковине, опутанный своими привычками. Она не уставала преследовать меня. Нападать на меня. Я смотрела, как она возилась среди ножей. Говорит мне, посмотри, как я это делаю. Как забрасываю все в кастрюлю. Наливаю масло, а потом кладу зелень. Постарайся подражать мне. Она готовила густой суп для сына. Он любил суп из риса и овощей почти так же, как и ресторан. Я должна была готовить его из очень свежих овощей четыре раза в неделю. Если я его не готовила, то для него наступал пост. Он становился печальным. Если хочешь, чтобы он был счастлив, прибавь порезанные артишоки. Добавь обжаренные кусочки морковки. Готовь все на медленном огне. Время от времени помешивай суп то направо, то налево. Смотри и хорошенько запомни все раз и навсегда. В документальном фильме я видела, что его ест даже президент. Как ты надела фартук. Поправь его. И она и я надевали прямоугольник из цветастой ткани с лямками на шее. На ее груди он раздувался. Огромные, как биллиардные шары, груди. Она толкала меня ими, беря базилик. Как бы мне было приятно, если бы ее изнасиловал конь. Я уставала. Задыхалась. Вытирая пыль, я поджидала его возвращения. Он открывал дверь, как всегда. Бросался в душ. По вторникам приносил мне букетик фиалок. Клал их на стол. Рассказывал мне о своих телефонных разговорах с людьми. Жаловался на сигаретный дым. Мне приходилось курить на террасе. Я надевала шлепанцы. Он млел от телераспродаж. Мы ужинали молча, ведь телевизор был включен. Я пыталась внести в эту атмосферу что-то более живое. Полусвет. В середине тарелок свечи. Язычки пламени раздражали его глаза. Он плохо видел экран. Матрасы из мериносовой шерсти. Пылесосы. Время от времени он разливался монологом, рассказывая, что он столп конторы. Без него адвокат умер бы. На самом деле я немного ему завидовала. Он ничего не чувствовал. Бесчувственный до мозга костей. В этом году мы не сможем позволить себе отдых. Нам придется затянуть пояс. Как будто бы мы уже куда-то ездили. Хотя бы на субботу и воскресенье. После еды он приглашал меня на диван. Я превращалась в подушку, на которой спят. Если он не очень сильно уставал, то ложился на меня. Входил в меня, как в надувную куклу. Без плоти. С воздухом внутри. Как деталь интерьера. Извергнув семя на мои ноги, шептал «я тебя люблю» так, что это звучало, не беспокойся, все в порядке, мы скользим как по маслу. Затем в программе была постель. Быстренько спать. Проснуться с петухами. Как только я слышала его спокойное дыхание, осторожно перебиралась в гостиную. Звонила Веронике, сказочной попке. В шкафу она принялась изучать английский язык. С фонариком читала книги. Слушала кассеты. Я слышала мужской голос с британским акцентом. Я говорила ей, убегай, ужасно столько времени проводить среди одежды. Я чувствовала бессилие, но пыталась помочь ей. Мы казались двумя политическими изгнанницами, скрывшимися в посольстве от террора вне его.

Моей единственной отдушиной в это время были посиделки со старухой с механической рукой, курительницей табака. Я познакомилась с ней в полдень. Она сидела в халате на лестничной площадке. Этой конечностью она поливала гортензии. Нажимала на пульт, чтобы управлять ей. Рука была из жесткой резины цвета сметаны. Она двигалась, а мне виделось, что дирижируют оркестром. Заставляют вибрировать скрипки под подбородком девушек со светлыми волосами. И было в этом что-то романтическое, хотя мне и было тоскливо смотреть на нее. Это была синьора, приближавшаяся к своей могиле без страха. Воительница с копьем. Пронзала им время. Вдыхала его, как сигареты. Я хотела бы, чтобы она была моей бабушкой и научила меня на все плевать. И она курила. Как она курила. Как настоящая курильщица табака. Вставляла сигарету между пальцами из полиэфира. Ей нравились крепкие. С никотином в каждом миллиметре. То, что я ее посещала, стало для меня бегством от действительности. Бегством от домашних дел. Она в квартире с очень старым псом, который с трудом ползал по полу. Очень грязная квартира, повсюду пакеты. Сигареты даже в углах. Такая тишина, что даже мошка могла тебя побеспокоить. Она усаживалась в свое массажное кресло. Устройство цвета зеленой воды. С кнопками. У нее, если она нажимала на желтую, волнообразно двигалась грудь. Я наслаждалась этим представлением. Это она дала начало нашим встречам. Со щелчка зажигалки начинался табачный ритуал. Мы заполняли пепельницы. Также ей нравилось танцевать. Она ставила танго и просила меня потанцевать с ней. Было странно хватать ее бесплотную руку. Ее искусственная рука смотрела вверх. По комнате она двигалась по диагонали. Иногда она с силой сгибала меня до пола. У меня поскрипывали кости. После нескольких сигарет эта квартира превращалась в неожиданно раскрывшуюся музыкальную шкатулку. Бал дебютанток, погубленных излишествами. Две танцовщицы в никотиновом тумане. Когда я уходила оттуда, то понимала, навстречу чему иду. Я видела свое будущее, которое возникало передо мной, как Мадонна. Тогда меня охватывала паника. Мне приходилось распахивать окна. Распахнув их, я смотрела, как люди идут в пустоту. Я немного высовывалась и обдумывала свой прыжок. Посиделки с курильщицей были мгновенной передышкой, за которой следовала буря. Я сидела на стульчаке и мастурбировала. В зеркале мое отражение. Мои пальцы между ног. Умиротворенное и немного взволнованное выражение. Я была прекрасна. Была ужасным чудовищем.

Запеченные яблоки. Приближался конец марафонского забега для этого фрукта. Три дня готовить его. Безостановочно. Сломя голову. Без сна. Постоянно. После похорон моей родственницы. Тетушки с пораженными мышцами. Произошло это обезоружившее меня событие. Я оплакала ее смерть.

Меня позвал социальный работник. Как-то в полдень. Из писем он составлял речь? Старался делать это тактично. Пытался быть не очень жестоким, сообщая об этой смерти. Прошло почти три года с того дня, как я ее покинула. Социальный работник мне рассказал, что за ней ходила китаянка, которой она платила. Совсем желтая девушка с косичками. Весной она готовила ей рулетики. Что-то из кухни ее мест. Свинина в кисло-сладком соусе. Медуза с миндалем. Сладости. Сыпучие пески. Из-за этих разнообразных блюд у нее увеличилась печень. Она сдохла из-за цирроза печени. Каждый раз на столе стояла сливовица. Иногда он приходил, чтобы проконтролировать. Он сказал китаянке, чтобы та готовила ризотто без соуса. Овощи на пару и ничего спиртного. Думаю, она не понимала моего языка. Возможно, мне нужно было более тщательно следить за ней. Быть с ней в полдень. Проверять ее поведение. Бедняжка наверное много страдала. Она кричала, извиваясь на постели. В комнате вонь от сои. Азиатских напитков. От ее тела исходил запах этилового спирта. Я его слушала, сжимая двумя руками трубку. Грязная шлюха. Умерла. Широко раскрытые глаза, как в фильме ужасов. Я ему сказала, что приду. Приду завтра на похороны. И на все остальное. Когда я повесила трубку, меня охватило отчаяние. Прямо. Напротив. Лицом к лицу. Но какого черта. Два дня назад с Джанмария я была зоопарке. Жирафы в клетках. Гиппопотамы в лужах. Похожие на меня обезьяны на резиновых деревьях. Он хотел покататься на лодке. По озеру. С лебедями. Знаешь, как было весело. Время от времени по ошибке ударял их веслами. У одного лебедя на голове не было перьев. У другого раздерганное крыло. Они были ободраны, как кукольные мишки у детей. Пока мы как идиоты плавали по воде, чей-то сеттер выпрыгнул из лодки. Жуткое зрелище. Он вцепился зубами в белое горло лебедя. Трепал его, пока не задушил. Крики. Переполох. Сбесившиеся улетающие лебеди. Я закрыла глаза руками. Когда я узнала новости о тете, я стала как сеттер. Я чувствовала себя ублюдком. Несмотря на то, что бросила ее, чтобы спасти себя. Несмотря на то, что существовали веские мотивы, чтобы выгородить себя. Мне совсем не удавалось оправдаться. Хотя я часто желала ей смерти. Я не понимала, почему я так страдала. Бросившись на пол, я плакала. Говорила себе, что дрянь.

На следующий день мы поехали на машине. Конечно, вместе со свекровью. Она сидела на задних сиденьях, руководя нами. Она думала, что мы находимся в отпуске. Нас поджидали туристические приманки. Она передавала нам напитки. Бутерброды с говядиной. Оладышки. Это не я придумала взять ее. Это придумал ее сын. Моральная опора. Плечо. Утешение. Поддержка. Дура. Из-за нее злополучный траур становился для меня все хуже. Из-за нее я все сильнее чувствовала себя мерзкой тварью. Она спрашивала, откуда появилась эта несчастная. Быть может, я пыталась спрятать ее. Почему я ей не сказала. Она принялась грызть семечки. Хомяк, надувший щеки. Грязная шлюха, какие нервы. Мы прибыли с опозданием. Ехали медленно. Постоянные остановки. Ее уже выносили из раскаленной комнаты. Гроб еще не был закрыт. Я ее видела. Ее тело казалось восковым. Не хватало только огня, чтобы она растаяла. Казалось, она улыбается. Спокойно. Никаких следов паники. Холодная, как мрамор. Я поцеловала ее в щеку. То, что я испытывала, не на что не было похоже. Неопределенный оттенок неуловимого цвета. Смерть. Потом все остальное. Служба. Одинокая процессия. Сопровождающих мало. Три кошки. На обочинах кипарисы. Земля. Лето. Могила. Молитвы. Речи. В листве сидит ворон. Надгробная плита. Последнее прости. Занавес. Тишина. Зуд в голове. Трусики врезались в ягодицы. Боль в левой ноге. Хочется снять туфли. Я вышла с кладбища, опершись подбородком на руку. Мои мысли напоминали стрелки часов. Выскакивали каждую секунду, Джанмария включил зажигание. Опять в машине. Бутерброды. Напитки. Жизнь возвращается. Вновь притворяемся, что живем. Фарс продолжается. Пусть все идет ко всем чертям, пусть все провалится в тартарары. Пенистый поток всякой дряни. Бунтари. Водопад, который неожиданно извергнул их в воздух. Я сидела в каноэ. Не в машине. Быстро мчалась по водной глади смертельных проклятий. Каждый километр наполнял меня адреналином. Как будто бы воздух был напоен кокаином. На каждом километре я приобретала силы. Я превращалась в бомбу. Не поддающуюся разрушению. Реакция после потрясения от окоченелости умерших. Ответный удар. Как на мотоцикле зимой. У тебя мерзнет лицо. Ты останавливаешься. Входишь в какой-нибудь магазин. Воспламеняешься. Это случилось при возвращении. Я рухнула, когда увидела перед собой дом. Конец поездки. Реальность из цемента. Когда я увидела ее, у меня все помутилось в голове. Как во время спуска на мотоцикле. Ты останавливаешься. Уезжаешь. На тебя наехала скорая помощь. Мне не удалось добраться до двери. Мне казалось, что я иду по дощечке. Моя голова клонилась вперед. Джанмария и свекровь помогали мне удерживаться на ногах. Они отнесли меня в кровать. Завернув в одеяла. Заботливые. Милые. Два паука. Они говорили, мужайся. Жизнь продолжается. Да, конечно. Но когда. Грязная шлюха никогда этого не сделает. Хотя бы один раз. Разбежаться. Пропутешествовать три метра. Заставить почувствовать опьянение. Моя жизнь — лампочка у безрукого электрика. Как он сможет ее вкрутить. Она навсегда останется погасшей.

Через двенадцать часов я встала с кровати. И подошла к печке. Начался марафон по запеканию фруктов. Я занималась этим целых три дня. Внизу, в магазинчике, мне купили два ящика яблок. Три дня неутомимо их чистила и укладывала в духовку. Пока они пеклись, украшала лаврушкой уже готовые. Очищала другие. Укладывала в смазанные маслом противни. Из-за этого я даже не спала. Что-то случилось с головой. Все забеспокоились. Пытались заставить меня рассуждать. Не удалось. Его мать бранилась. Ты сошла с ума. Боже мой, что за несчастье. Там очень сильно пахло. Тебе не хватало кислорода. Повсюду яблочная кожура. Подносы завалены желтоватыми яблоками. Я видела деревья, покрытые сочными шарами. Они вырастали из пола. Как дождь, падали сверху. Росли из кухонных тряпок. Размножались на моем лице. В моей заднице. Вверху занавесок. Моя кожа стала яблочной кожурой. Я приобретала форму плода. Все мое естество желало его. Стать яблоком с семечками внутри. Меня раздирают зубами. Недолго продержаться на языке. Провалиться в дыру. В цилиндрическое горло. Упасть в желудок. Перейти в живот. В амниотическую жидкость. В тепло. В первый круг ада. Остаться в темноте. Ничего другого.




Теперь я представляла себе голубое небо. И ты летишь. Два крыла по бокам твоего тела. Вдруг продырявить облака из сливок. Никто тебя не остановит. Свет в виде молнии. Ты бегущая гроза. Та же мощь, что разрывает. Широко расставляешь руки и ноги. Твои руки как два клинка. Чтобы разрезать пространство. Как ты величественна. Ты только красота. Теперь ты представляешь себе быструю радость. Очень длинную. Лента. Тебя обвивает. От ног до головы. Приросла к тебе. Голова поднимает твое тело, подвешивает его к звездам. Зажигает их. Теперь ты можешь видеть меня висящей в воздухе. Легкой и блестящей. Колеблемый ветром позолоченный осколок.

Скрестив ноги, я опустилась на землю. Через три дня перемирия. Перед переполненным остатками яблок бидоном. Тетя продолжала ворочаться в своем гробу. Мерзкая тварь, я подохну раньше времени. Я хотела ответить. Найти пламя. У нее больше не было глаз. Вместо них глубокие царапины. Я растянулась на кровати. Началось нападение. Паническая партизанская война. Меня хватали за горло. Сжимали его. Вместо него оставалась уменьшенная дырочка. Еле видимого диаметра. Слюна с трудом проходила через нее. Приклеивалась к небу, заставляя его перекрыть дыхание. Ждать подходящего момента, чтобы растянуться до губ. Чтобы прополоскать рот, я пила воду через трубочку. Язык увеличивался. У преграды из зубов он остановился. Он скользил, вклиниваясь в отверстия, и намочил мой подбородок. В моем дыхании в середине был горб. Он теснился на одном месте, становясь выше. Я хотела вызвать скорую помощь. Чтобы меня несли на носилках. Мне нужен был кислород. Массаж сердца. Сердце билось в груди. Так сильно, что подпрыгивала подушка. Одетая я бросилась под душ. Мокрая сидела до вечера около входа. Ожидала, что вернется Джанмария. Звонила Веронике, сказочной попке. Ее на день заперли в шкаф. Там она занималась гимнастикой. Я продолжала ей врать. Говорила ей, что счастлива. Я самая счастливая женщина в мире. Я говорила ей это охрипшим от плача голосом. Я кричала. Я наделала столько шума, что из соседней квартиры стали стучать. Боже мой, я счастлива.

Джанмария пытался помочь мне. Я становилась для него обузой. Я понимала, что, несмотря на все его заботы, он немного устал от меня. Из-за моей слабости был нарушен ритм его сна и пробуждений. Я их осквернила своим поведением. Он был вынужден питаться консервами. Просыпаться среди ночи, чтобы посмотреть, как я. Я больше не была женой, которая вывертывалась наизнанку, чтобы понравиться ему. До этого мне удавалось сдерживать себя. Все хранила в несгораемом шкафу. Но произошло короткое замыкание, и я была осуждена. Я просто-напросто прокричала ему, что безумна. Это произошло на второй день. Когда он приблизился ко мне, чтобы увести меня от печки. Я ему прокричала, что я сумасшедшая, пусть он не пытается остановить меня. Я из дурдома, понимаешь. Оттуда, где связывают ноги. Теперь я устала, убирайся. Ты знаешь, какое потрясение. Неожиданно нашлась эта женщина? Черт возьми, однако это так тяжело. Как бы карабкаться по гладкой и мокрой поверхности. Сначала нацеливаешься всем, что у тебя есть, а потом пробуешь. Руки. Ноги. Поднимаешься выше. Чего ты ждешь. Знаешь, есть небо. Еще один шаг — и ты вновь видишь голубое небо. Я в очень маленькой клетке. Тело пронзает острая боль. Тяжесть в голове. Если буду долго размышлять, повешусь. Не на звездах, но на потолке. Не хватает всего. Даже пыли. Не хватает всего. Даже цветочной пыльцы. Джанмария потащил меня к врачу, занимавшемуся мозговыми расстройствами. Он с трудом меня поднял. Такой я была тяжелой. Блок из железа. Дай мне полетать. Подтолкни меня. Туда, где пустота. В самый огонь. Твоя мать была обеспокоена. Ее постоянно настигал звон колокольчика. Колебалась. Передвигаясь, звенела. Бормотала, гладя рубашки. Кофеварка на огне. Повторяла, что за несчастье. Смотрела на меня почти с отвращением. Так смотрят на неудачу. Я была зомби. Когда Джанмария повел меня к психиатру, я надела даже пальто. Несмотря на то что был июнь, мне было холодно. Мне были нужны перчатки. Шарф. Завязывающаяся под подбородком шерстяная шапка. Ему было стыдно представлять меня в таком виде. Он пытался убедить меня раздеться. Я дрожала под лучами обжигающего солнца. В машине ремень безопасности я поместила на грудь. Смирительная рубашка. Я глядела на то, как идут счастливые люди. Они все улыбались. Я на Марсе. Ожидая приема, я перелистывала брошюрки о шизофрениках. Там был рисунок черепа, разделенный множеством стрелок. Нужно было нарисовать мой череп, чтобы меня изучали гении. Редчайший случай для медиков.

Чуть позже распахнулась дверь и я увидела мозговыжималку. Черты лица были едва обрисованы. Чтобы закончить лицо, его нужно подгримировать. Он стоял на пороге и приветливо на меня смотрел. Пиджак в полосочку. Взгляд, обращенный внутрь. Из тех, которые, прежде чем посмотреть куда-нибудь, шарят в потемках своего тела. Взгляд художника. Я сама вошла в обитую кожей комнатку. Вращающиеся креслица из телераспродаж. На стенах сертификаты. Коллекции марок. Он сжал мне руки, и я ощутила его силу. Он мог бы проглотить меня. Стереть с поверхности земли. Он казался тем, у кого, кроме отсутствующего лица, было все. Целый арсенал, чтобы уничтожить меня. Я должна была молчать. Повесить на рот предохранитель. Этот придурок украл у меня даже душу. Он играл бахромой шарфа. Задавал мне вопросы. Я отвечала односложно. Я должна была быть очень внимательной. Я ловила электростимуляторы, которые он хотел разместить в моем мозгу. Как те, что применял Джанмария для своего живота. Он купил этот приборчик на какой-то важной телераспродаже. Жестяной параллелепипед с кучей ручек. С длинными проводами с клеммами на концах. Были даже эластичные обмотки, которые обматывались вокруг тела. С разрывом. Он хотел стал бодрее. Нарастить мышцы. В спортивном зале слишком сильно уставал. Там столько микробов. Он прибыл в полдень. С рассыльным. Оплата наложенным платежом. Вернувшись, он перенес его в спальню. Взволнован. Лихорадочное нетерпение. В ожидании чуда. Он лег на простыню, помочь ему. Чтобы все разместить на нем, я изощрялась, как могла. Потом вольтаж. Электрический удар. Я смотрела, как поднимается, извиваясь, его тело. Я видела, что он страдал. Сопротивлялся. Гримасы. Я стояла рядом с ним. Помогала ему. Массировала это свое наказание, чтобы подбодрить его. Потом прикосновение. Искры. Белый дым. Пламя. Оборудование загорелось. Он пытался освободиться. Я побежала за водой. Меня разбирал смех. Я думала, он станет человеком-факелом. Новость в газете. На первой полосе. Давай побыстрее. Джанмария, бедняжка. Он кричал, я подам на них в суд. Мошенники. Поднимал кулаки с проводами, которые висели до самых лодыжек. Казался деревом, украшенным гирляндами. У моего доктора я продолжала молчать. Он продолжал мучить меня. Он хотел прикрепить клеммы к моему подбородку. Если он не говорит, я не могу ему помочь. Знаки вопроса в темноте. Я сказала, прошу, выпишите мне психотропные лекарства. Он их выписал. Рецепт. Он меня попросил, когда мне будет лучше, поговорить с ним. Ну конечно. В любой день. Моя судьба — уже поводок. С ошейником на шее. Я собачка… Мне может хватить.

Я вышла с Джанмария, который крепко держал меня под руку. Он пытался снять с меня пальто. Освободиться от посмешища. Анджелика, на нас смотрят. Он хотел провалиться сквозь землю. У него раскраснелись щеки. Потому что в тот раз я не плевала на землю. Потому что я была не настоящей сумасшедшей. Эта мразь стыдилась меня. Стыдилась своей жены. Я опустила голову. Потом, прежде чем сесть в машину, подняла ее. Сияло раскаленное солнце. Расширенное влагалище извергало языки пламени. Берет сполз на мои брови. Я повернула нос в противоположную сторону. Я видела, что окошко удалялось из моего поля зрения. Я быстро вращала глазами во все стороны. Как будто знала, что это необходимо, чтобы увидеть ее. Ту другую «я», запертую в клетку. Как я это видела в зоопарке. Она была за витриной. В клетке среди других клеток. Все обезьяны прыгали. Она с зеленым бантом. Лапки вцепились в прутья. На мордочке гнев. Я побежала. Я пошла поговорить с продавцом. Мое сердце билось в груди. Мне нужно выйти на секунду. Вдохнуть запах сигарет. Джанмария сказал, возможно, не время покупать их. Смотри, какая прелестная золотая рыбка. Когда я вошла в клетку, его руки вцепились в волосы. Я ее хочу. Я стояла среди этих обезьян. В тюремных джунглях без мамы. Я ласкала самую маленькую. Мне казалось, она меня хочет. Мне казалось, она говорит, теперь возьми меня. Так было, когда я, совсем девочка, хотела, чтобы меня обняли. Она не боялась, когда к ней притрагивались. Я отражалась в зеркале. Среди прыгающих обезьян. Они покрикивали из-за этой непрошенной гостьи в пальто. Я бы спасла их всех. Я Ноев ковчег. На улице льет проливной дождь. Я, которая никогда никого не спасала. Я, которая всегда искала спасения. Я это сделала. Вынести ее из магазина. В этот миг я спасала тетю. Веронику, сказочную попку. Саму себя. Я назвала ее Сувенир. Память о моей тоске.




Награды


Спокойствие было таким, что оно убивало. Когда все кажется совершенным, но напротив, все дерьмо. Джанмария хотел отвезти меня к своей маме, чтобы угостить ее печеньем. Она его приготовила. Ты отказываешься, потому что его не пробовала. Но ей удавалось только одно. Она приучила меня к психотропным препаратам. На руках я держала обезьянку. Совсем скромную. Я казалась искаженной Мадонной с мохнатым Иисусом на руках.

Ему этот зверек не понравился. Он обмочил постель. Это было первым, что сделала обезьянка. Потом она повисла на занавеске. Анджелика, ей кажется, что здесь джунгли. Он хотел, чтобы я вернула ее в магазин. А мне с ней было лучше. Ей удавалось понимать меня. Она меня ласкала. Она пробуждала во мне чувства. А с Джанмария у меня пропадали все желания. Он был настолько заполнен пустяками, что это опустошало. Время от времени у меня затуманивались глаза, и, глядя на него, я видела его тело, лежащее на деревянном кресте. На моих глазах распинали на кресте этого горемыку. Из его лодыжек и запястий сочилась кровь. Когда это происходило, я чувствовала себя мошенницей. Тогда, чтобы доставить ему удовольствие, я ехала с ним в ресторан. Но теперь я больше ничего не ела. В рюкзачке я носила пшено. И чайной ложечкой ела это пшено. Насыпав его в бутылочные пробки. Он не переносил, когда я начинала есть пшено. Он говорил, Анджелика, ты перебарщиваешь. Его мать продолжала после того, как у меня сдали нервы, преследовать меня с удвоенной силой. Она боялась, что он похудеет. Испортит желудок полуфабрикатами, которыми я стала его кормить. Приготовь ему рагу из перца. Я тебе советую. Это блюдо поможет тебе решить все. Выкинуть его в туалет вместе с транквилизаторами. Убежать в луга и ловить там бабочек. Приготовь ему сочное рагу из перца, помидора, лука и чеснока. Когда она мне об этом говорила, то как помешанная таращила глаза. А как двигались ее губы, когда она произносила. Рагу из перца. Она напоминала рыбу. Форель. Осторожно, обезьяна может наплевать в тарелки. За день до этого она приехала в платье как у крестьянки. Цветастом. Ей не хватало только корзинки из соломы. Она ненавидела обезьянку. Ты не могла купить себе другого зверька. Что подумают соседи. Что ты дикарка. Ее курица как всегда лежала в пластиковом пакете. Прекрасно зажаренная, с хрустящей корочкой. Курица, которая могла бы победить в соревновании. С гордостью победительницы она вытащила ее. Видишь, что должна женщина уметь. Бесчувственно я смотрела в окно. Мой муж никогда бы не ушел из-за этого. Я взяла его за горло, понимаешь. Если бы ты только раз и навсегда научилась вместе того, чтобы вести себя странно. Увидишь, рано или поздно он тебя бросит. Действуй. Если ничего не сделаешь, он возьмет другую. Отпустит тебя. Мне захотелось выйти на панель. Стать проституткой. Вращать сумочкой. Жевать профилактические средства. А мне приходилось учиться готовить рагу из перца. Приготовь ему вкусное рагу. Что тебе стоит. Вкусное и сочное, слегка поперченное овощное рагу. Он будет доволен. Да и ты не устанешь. Это поможет тебе прийти в себя. Я тебя предупредила, если будешь продолжать вести себя так, то потеряешь его. Я бы вышла на панель без штанов. Я бы отдавалась шоферам. Их сперма забрызгала бы ветровое стекло. Я наблюдала, как она крутится у стола. Заполнила его посудой. Выровняла столовые приборы. Наискосок поставила стаканы. Бормотала глупости. Я стояла неподвижно. На плече обезьянка. Единственное утешение среди этих придурков. Я их всех ненавидела. Это было началом бунта. Я слушала, как она рассказывает о себе в молодости. Мне это казалось невозможным. Она молодая. Может быть, другая, но молодая, нет. И допустить этого нельзя. Она такой родилась. С этими безумными сиськами и этим пакетом с курицей. Ее матери должны были расширить влагалище специальным приспособлением из стали, чтобы вытащить ее. Она вышла оттуда дымящейся, с салфеткой на шее, обернутой как шарф. И тотчас принялась накрывать на стол. Я не могу представить себе член в ее теле. Она забеременела от привидения. Толстая волшебница с палочкой в руках. Вместо женских органов у нее была тыква. Языком она пользовалась только для того, чтобы лизать мороженое. Если бы мороженого не было, ей можно было бы отрезать язык. И сиськи ей можно было отрезать. Тем более что больше ей никого не нужно кормить. Когда я родила Джанмария, я была красивой и веселой. Я пыталась представить ее красивой и веселой, но мне это не удавалось. Представляя ее, я видела темный параллелепипед.

Я не хотела этого печенья. У меня не было желания отправляться к его маме. Пространство сжималось. Картины приближались к моей голове. Они падали на меня. Почему бы тебе не попробовать. Оно тебе понравится. Моя мать любит тебя так же, как свою дочь. Он повернулся и сказал это. Я повернулась и подумала. Какая супергалактическая мерзость.

Потом, что такое дочери для матерей. Вешалка, на которую они вешают свое вранье. Продолжение собственного тела. Ученицы, которых обучают, как стоять на коленях перед ужасом быть женщиной. Существо, которое на них похоже. Копия, на которую проецируют прекрасные времена, которых никогда не было. Дубликат, на который проецируют собственные поражения. Белка. Палка для несчастий. Пробка, чтобы чувствовать себя плодовитой. Приятное времяпрепровождение, похожее на кроссворд. Что-то, что необходимо сделать, чтобы почувствовать, что есть семья. Препятствие, чтобы развлечься в молодости. Медаль, которую прикалывают на грудь. Сосуд, в который складывают мечты. Чувство вины. Цель, которую нужно поразить с чувством. Каждый раз удар кулаком в живот. И все это со знаком вопроса в конце.

Джанмария приблизился, чтобы взять меня за руку. Когда он так делал, то насту пал момент. У него появлялось желание. Спальня. И никакого печенья. Стратегическое положение. Как у миссионера. На лице приклеено выражение, подходящее для прославления единения двух тел. Выражение страдания, которого требует страсть. Ухмылка. Обладание. Долг мужчины. Мы сделаем хорошего сыночка. Тайно я принимала пилюли. Месяцами притворялась, что испытываю оргазм. Отправлялась в ванную комнату, чтобы мастурбировать с баклажаном. У меня цепенели мышцы. Он очень плохо трахал меня. Слишком размеренно. Советов он не слушался. Ни одного движения не изменил. У него была программа. Небольшой, заученный наизусть план. Все и всегда безошибочно повторялось. Он трахал меня спокойно. Очень серьезно. Я превращалась в бухгалтерскую книгу, заполненную цифрами, которые нужно было расположить по порядку. Он трудился. Поднимался на горы. Давай, еще раз, смелее. Давай, ты можешь это сделать. Невидимые зрители его окружали и подбадривали. Велогонка по Италии. Я смотрела на его лицо. Казалось, что он какает. Наступал роковой момент. Мгновенный вздох. Грандиозное извержение семени. Аплодисменты. Я как всегда неподвижная под ним. У него рот раскрыт, и его свело. Воткнутый сзади кинжал. Глаза расширены больше, чем разведены мои ноги. Он раздвигал мои ноги, уставившись на них своими глазами. Из его задницы родился кролик. Ему отдавили левую лапку. Он очень сильно мучился. Он падал мне на грудь. Задыхаясь. Потный. Уничтоженный. Инфаркт. В тот полдень, кода он схватил меня, чтобы трахаться, я всерьез взбунтовалась. Я повернулась и сказала ему это. Займемся анальным сексом. Психотропные препараты у меня даже в легких. Веки полуоткрыты, хоть спички вставляй. Я ему сказала, почему меня здесь тошнит. От этой порядочности с артишоками в масле. От этого площадного театра. От этого постоянного вранья. Я, как и они, была вруньей. А они врали, продолжая исправлять меня. А я всеми силами сопротивлялась. Теперь трахай меня в жопу. Я повернулась и сказала ему это. Он повернулся и ответил. Мне кажется, тебе не хватает уважения. Он никогда не хотел делать это. Это было против его здоровых принципов. В тот миг я была против него. Если ты этого не сделаешь, я уйду. Я повернулась и сказала ему это. Он повернулся и ответил. Я боюсь, что могу поранить тебя. Я повернулась, и он это сделал. Прижал меня руками к холодильнику. Он повернулся и сделал это. Прижался животом к моим ягодицам. Когда я с ним трахалась, то, конечно же, чувствовала не его член, а живот. Живот. Меня поражала эта подушка из мяса. Я повернулась и сказала ему это. Сильнее. Он повернулся и сделал это. Давай попробуем. Я начала думать о кроликах в деревне. Когда они свободно бегают. Я видела их уши в ящиках. Я видела, как они пробиваются снизу. Я искала что-то, чтобы он это сделал. Бежать. Свободным. По горам. Среди пустыни. По тихому океану. В шкатулке. По лабиринту. В чащу лесов. На воздух. Не было никого, кто бы все это сделал. Никто свободно не бегает. Я в клетке. Какая мерзость. Я заплакала. Я почувствовала, как он нехотя движется сзади меня. Он был иглой. А я ушком. Он был в пиджаке и галстуке. Время от времени он гладил меня по голове. Я чувствовала, как обезьяна карабкается по моим ногам. Царапает мои икры. Продолжает, повернувшись к другому телу. Телу Джанмария. Продолжает подниматься по нему. Добралась до его плеч. Заставила его фыркнуть. Удержать эту зверушку. Вперед. Добраться до шеи. До головы. Дернуть его за уши. Продолжать. Взобраться на крышку холодильника. Усесться прямо перед моим лицом. Уставиться в мои глаза. Удивленная. Недоверчивая. Хочешь понять. Какая смешная печаль. Все затуманилось. Поднялась с пола. Среди этого опьянения одна фраза. Она тебя любит, как дочку. Но я дочкой никогда не была. Ведь я потеряла свою мать.




Ты странная. Нет, я не странная. Да, ты странная. Почему я должна быть такой. Потому что я это чувствую. А когда ты почувствовал. Ты не чувствуешь. Я устала. Устала от всего. От нас. Но ты никогда не говорила об этом. А ты никогда ни о чем меня не спрашивал. Почему ты спрашиваешь меня об этом сегодня. Потому что мне плохо. Кому плохо. Тебе плохо. Ты чувствуешь себя плохо. Ты не чувствуешь себя хорошо. Я прекрасно себя чувствую. Нет. Это неправда. Ты больна, Анджелика. Я не больна. Помнишь, мы ходили к врачу. Конечно, помню. Я должен быть терпеливым. Кто тебе это сказал. Психиатр мне это сказал. Я ошибся, сказав это. Что. Что ты странная. Почему. Потому что ты больна и тебе нужно лечиться. Я устала находиться здесь. Почему. Потому что я устала от тебя. Ты просто устала. Да, я очень сильно устала. Ты приняла лекарство. Не обращайся со мною, как с дурочкой. Я никогда этого не делал. Ты всегда это делаешь. Когда. Часто. Вы это часто делаете. Кто. Ты и твоя мать. Вы мне страшно надоели. Что с тобой. Мне все надоело. Анджелика, говори потише. Вы мне надоели. Успокойся, я тебя прошу. Сам успокойся. Я уже успокоился. Да, ты всегда спокоен. Анджелика, увидишь, все пройдет. Пройдет, я знаю, что пройдет. Нет, совсем не пройдет. Ты должна лечить себя только любовью. Да совсем не нужно меня лечить. Постарайся быть рассудительной. Попробуем поговорить об этом. О чем говорить, добавила я. Нам никогда не о чем было говорить. Это неправда. Нет, правда. Я заказал ресторан. Я туда не пойду. Ты больше никуда не хочешь ходить. Там, куда ты ходишь, мне неинтересно. Анджелика, я тебя прошу, прими пилюли. Мне хотелось сказать ему, иди ты в баню. Но я этого не сказала. Мне хотелось сказать ему, отстань ты от меня. Но я этого не сказала. Мне хотелось сказать ему, ты водоросль на кухне китайского ресторана. Но я этого не сказала. Мне хотелось выйти на минутку. Я сказала об этом. Мне нужно выйти на минутку. Потом я вернусь. Только на минутку. Не беспокойся. Потом я вернусь. Открой мне дверь. Я выйду на полчасика. На лестницу. Посижу на лестнице. Не беспокойся. Просто опять все повторяется. Ты сам сказал об этом. Я больна. Потом все пройдет. Я повторяла, потом пройдет. Пройдет. Я стану на первую ступеньку. Если ты мне не веришь, смотри на меня в глазок. Я обещаю. Смотри на меня в глазок. Посмотри, я глотаю пилюлю. Все идет хорошо. Небольшой приступ паники. Они стали оружием панических приступов. Я их использовала, когда была обессилена. Когда меня тошнило. От фруктов. Я растянулась на полу. Если я вытягивала руку, то дотрагивалась до домашнего половика. Он разглядывал меня в глазок. Разглядывал сумасшедшую. У меня болел зад. Я ему сказала, сильнее. Так он и сделал. Он разорвал толстую кишку. Не знаю, почему я осталась. Когда я обдумывала мою жизнь, сидя у порога, я видела запутанный лабиринт изо льда. Я различала терявшуюся внутри Анджелику. Спасения не было. Только самоубийство. Я начала серьезно размышлять о нем. Веревка. Курок. Потолок. Передозировка транквилизаторов. Запястье. Бритва. Кровь в воде. Разрез на венах. Горелки. Голова в духовке. Газ во рту. Выхлопная труба. Виски. Пистолет. Пуля. Прыжок. Балконы. Внизу. Мост. Утопиться. Машины. Броситься под машину. Удар. Бассейн. Падающий радиоприемник. Фен для сушки волос. Хороший узел. Опускающаяся решетка. Спокойно рассуждая, я красила ногти лаком. Как будто раздумывала о том, что купить из одежды. Я гладила обезьяну. Ведь она опять станет сиротой. А я соединюсь со своей параличной тетей. Ведь я покину Веронику, сказочную попку. Меня, как и тетю, поместят в огненную камеру. С белыми цветами на груди. Она была такая хорошая девушка. Какой она была доброй. Какой она была красивой. Так будут говорить и те, кто никогда меня не видел. Я могла бы стать героиней. Святой. С нимбом. Она была такой нежной. Такой хрупкой. Оставила такого нежного мужа. И свекровь, которая любила ее, как дочь. Какая драма. Какое несчастье. Иногда жизнь ужасна. Гаснущая свеча. Потрескивает фитиль. Вверх поднимается струйка дыма. Занавес закрывается. Сумерки. Тишина. Аплодисменты. Название трагедии «Страдания молодой Анджелики».

Пока я раздумывала о своей жизни, начался дождь. В окошко залетали капельки дождя. У меня намокла голова. Я уже поднималась, когда увидела его. Я уже поднималась и ничего не сделала. Я уже поднималась и уставилась на него. Очень красивый мальчик с мячиком в руке. В этот миг он показался мне видением в месте, где жили ничтожества. Он показался мне лучом солнца, который высушивает капельки дождя. Та же мягкость. Та же надежда в страшном одиночестве. Распускающийся в грязи цветок. Красота. Свежесть. Роса на сухом лепестке. Чистота. Мне это показалось чем-то необыкновенно возбуждающим. Яркие краски пробудили мой эротизм. Мою похоть. Он как бы входил в меня через глаза. Я наслаждалась, рассматривая его. Я поедала его глазами. Я расспросила его обо всем. Я не смогла не сделать этого. Спросила, как его зовут. Сколько ему лет. Вынуть пакет из бумаги. Сорвать бант. Быстро схватить этот подарок. Он с восхищением смотрел на обезьянку. Я ее протянула ему. Я была в майке и трусиках. Меня зовут Маттео. Мне тринадцать лет. У меня их нет. У меня ничего нет. Мне хотелось иметь вязаный шлем. Чтобы закрыть свое лицо. Я чувствовала себя старой. Очень старой. Сувенир дергала его за уши. Мне хотелось, чтобы он бросил мне мяч. Я желала поиграть с ним. Я желала запрыгнуть на него. Я желала физической встряски. Я желала раздеться. Я желала, чтобы он принадлежал мне. Я желала, чтобы он не уходил. Кто знает, какой я была в тринадцать лет. Я этого не помню. Прекрасно помню. Было по-другому. Очень плохо. Потому что я была в трусиках. Какой стыд. Он был само совершенство. Ты мне нравишься. Я ему не сказала этого. Мне хотелось всунуть язык в его рот. И быть в костюме, когда я иду на пляж. Я собирала ракушки. Я плавала под водой. Ты лгунья. Он смеялся. Здесь нет моря. Нет, ты ошибаешься. Я туда летаю на вертолете. Лечу на свой остров. Бросаюсь в воду среди рыб и потом возвращаюсь. Я пыталась околдовать его. Чтобы он не понял, насколько мне было тоскливо. Я боялась, что он убежит. Все поймет. Почувствует, как мне необходимо хоть что-то из приличной жизни. Я была в замешательстве. Смущена. Загипнотизирована его красотой. Этими глазами. Губами. Руками. Его носом. Кожей. Волосами. Дыханием. Его шеей. Этими зубами. Лбом. Его ростом. Его телом. Тем, как он пахнет. Его скулами. Его футболкой. Его сандалиями. Голыми ступнями. Икрами. Коленями. Лодыжками. Ямочками. Угадываемыми бедрами. Его нежным пушком. Его кистями. Его пальцами. Его запястьями. Его ресницами. Короткими штанишками. Ушами. Его подбородком. Его весельем. Его желанием. Его жизнью. Бегом. Порывом. Восторгом. Победой. Взглядом. Улыбкой. Переполненностью жизнью. Его беспечностью. Его ногтями. Пространством. Голосом. Языком. Этим прыжком. Всем. Я ничто.

Я чувствовала, как взгляд Джанмария сверлил мою спину. Добраться до мышц. Поймать их. Из его глаз выходил заостренный крючок. Его взгляд в глазке посреди двери. Я чувствовала, как меня по-настоящему притягивает веревка, отходящая от его члена. У меня внутри все переворачивалось. В грязи. В вечном ничтожестве. В повторении движений. Продолжать скрываться. Ждать уничтожения. Никаких непредвиденностей. Я чувствовала скорбь. Только тревога. Бег с препятствиями. Постараться оказывать сопротивление.

Кролики в клетках. Бабочки в сачках. Рыбы в лодках. Птицы в вольерах. Лошади в загонах. Гиппопотамы в тех лужах. Жирафы за загородкой. Гуси в стеклянных банках. Супы в кастрюлях. Вероника, сказочная попка, в шкафу. Анджелика в комнатах. Анджели вне всего. Анджелика на лестничной площадке. Мне хотелось остаться бы навсегда в этот миге. Играть с этим мальчиком. С его мячом. Украсть его, унеся в лес. Высосать всего его. Как апельсиновый лед. Физическое влечение росло с каждой секундой. Мне бы хотелось громко рассмеяться. Чтобы рухнул бетон. Отчаяние. Ярость. Маттео, давай поиграем. Не знаю, как я это сделала. Где я нашла мужество. Я его попросила. Поиграем в мячик. Кидай его. Кинь его мне. Стань подальше. У меня дрожало лицо. Я никогда не делала ничего подобного, когда была маленькой и уже курила сигареты. Обезьянка бегала повсюду. Мы устроили настоящую бойню. Я отражала каждый удар. Он с удивлением смотрел на меня. Его это страшно веселило. Этот мраморный пол стал двором. Выросла травка. Огромное солнце. Ветер пригнул маргаритки. Мне хотелось лизать мяч. Пот с его рук попадал мне в рот. Я бы съела мяч. Проглотила бы его. Вцепившись в него зубами. И всякий раз, когда я его хватала, это было объятием. Я чувствовала себя очень легкой. У меня, как у суки, как бы началась течка. Я чувствовала, что меня ждет нечто необычайное. Именно меня.




Вышла старуха с механической рукой и начала жаловаться. Сказать, теперь хватит. Остановить нас. Я смотрела на нее с ненавистью. Черт возьми, почему ты не глухая. Почему и уши у тебя не из резины. Маттео с ней поздоровался. Взял мяч. Рывок. Я чуть не закричала. Прокричать ему, это не так. Не теперь. Уведи меня с собой. Не оставляй меня. Еще одну минуточку. Секундочку. Разреши войти в твою комнатку. Воображаю, что она красивая. Невероятно. Вместо люстры солнце. Пахнет конфетами. Почему я не могу украсть тебя. Запихнуть в мешок. Купить тебя. Ласкать тебя всю ночь. Проходя мимо меня, он коснулся меня рукой. Когда он прикоснулся, я начала втягивать его. Ноздрями. Я вдыхала его следы. Я продолжала нюхать, боже мой, возьми его всего. Заполни себя им. Чтобы могло хватить до следующего раза. Оставайся спокойной. Поздоровайся. Спокойно. Она не должна понять. Ты сошла с ума. Улыбнись. Следи за своим голосом. За взглядом. Скажи ему пока. Прекрасно. Теперь возьми обезьянку. Все идет очень хорошо. Повернись задом. Возвращайся. У тебя сердце ушло в пятки. Я это чувствую. Так я его рассматривала. Таким я его запомнила, пока он удалялся, становясь невидимым. Каждый его шаг пронзал мою грудь. Я открыла дверь. Три шага. Вошла. Закрыла дверь. Дом. Тот же. Как всегда. Передо мной опять стоял радостный Джанмария. Его зубы превратились в когти. Когда он улыбался, меня начинало тошнить. Меня вырвало на его ботинки. А Маттео был у меня в носу. Его запах меня преследовал. Тот вечер был ужасным. Самым плохим для нас. Никогда ничего подобного. Я не могла дождаться того, когда засну. Если он до меня дотрагивался, я подпрыгивала. Каждая ласка потрясение. Каждый поцелуй мучение. Чтобы собраться, я уставилась на муху. Чтобы не взорваться. Чтобы сдержать себя. В тот вечер ему захотелось жареного мяса. Он ущипнул меня за попку. Он мне говорил, ты совсем девчонка. До сих пор все еще играешь в мяч. В его котлету я положила половину снотворной таблетки. Молчи. Очень скоро он растянулся на кровати. В царстве снов. Спокойно храпел. Давай продолжай. А я не смыкала глаз.

Я не спала в ту ночь. Я не спала. В ту ночь я этого не сделала. Хотя бы на секунду. Хотя бы на полсекунды. По крайней мере это. Все время бодрствовала. Все время ходила по комнатам. В мозгу поток мыслей. Настоящий водоворот. В голове у меня крутилась карусель. В моей груди крутился мальчик. Удар. Захват. Стук в висках. Постоянный. Без остановок. Безумное рождение мыслей. Фантастические придумки. Отступление от реальности. Преображение настоящего. Если я пробовала удержать себя, возбуждение переполняло меня. Если я пробовала задавать себе вопросы, в кости вонзался кол. Мне не удавалось спросить себя, что пробудила эта электрическая встреча-потрясение. Вдруг я залезла на шкаф. Джанмария спал. Спал мертвецким сном. Маттео жил этажом выше. Об этом мне сказала старуха с механической рукой. Которая продала его семье ковры. Жалюзи. Они здесь недавно. Хорошие люди. Ну и шуму вы здесь наделали. Я могла умереть от инфаркта. Удары мяча мне казались разрывами бомб. Разразилась война. Вспыхнула революция моих чувств. Я приклеилась головой к потолку. Прислонилась к нему ухом. Потом всем остальным. Я искала его дыхание. Его сон. Я слушала ту тишину. Проклинала эти мерзкие жалюзи, которые мешали мне слушать. Я воображала целые их штабеля. Их растягивали повсюду. В этом я была уверена. Целые горы жалюзи. Разноцветные перегородки. Они наступали на этот дом с палкой. Карабкались на него. Я вышла и закрылась в ванной комнате. Там я выкурила сигарету. Обезьянку зажала между ног. Чтобы не убежала. Потому что для меня она была продолжением моего тела. Еще одно место, которое нужно заполнить столкновениями. Но одна я не могла их удержать. Теперь я говорила себе, прекращай. Ты уже взрослая. Ты сошла с ума, ты это понимаешь. Прекращай. Ты сошла с ума. Ты уже взрослая. Да. Уже взрослая. Ты сошла с ума. Теперь прекращай. Ты понимаешь. Ты взрослая, ты это понимаешь. Ты сошла с ума, ты это понимаешь. Ты это понимаешь. Прекращай. Я позвонила Веронике, сказочной попке, чтобы успокоиться. Она, как всегда, была заперта в шкафу. У нее был электрический фонарик. Она рассматривала туристические проспекты. Она рассматривала Карибское море. Дельфинов гладят люди. Домики с соломенными крышами. Пляжи с белым, как сахар, песком. На людях ожерелья из цветов. Анджелика, если я сконцентрируюсь, все произойдет. У меня получится. Если у тебя получится, скажи мне. Добраться туда. Я занимаюсь упражнениями. Я говорю, сейчас я на Карибах. Мои руки в водах Карибского моря. Мои ноги в водах Карибского моря. Моя попка в Карибском море. Мое лицо в Карибском море. Я в Карибском море. Я плаваю в Карибском море. Я собираю ракушки на Карибах. Я чуть не бросила телефон. Ей я рассказывала о павлинах, чтобы отвлечь ее. Я ей сказала, что они спят на деревьях. Она вновь стала бредить. Анджелика, ты когда-нибудь мне позвонишь, а я тебе не отвечу. Если это произойдет, ты должна представить меня на деревьях. Ты должна думать, что я павлин, который спит среди листвы. Когда я с ней прощалась, дрожала. Необычайная тахикардия. Я вернулась в постель. Своим взглядом я продырявливала потолок. Я видела теплое, как во сне, дыхание Маттео. Это я выходила из его легких и рта. Как дух ламочки. Он меня преследовал. Той ночью я видела его повсюду. Мне хотелось убежать. Я хотела убежать в будущее, как это сделали мои родители, когда мне было девять лет.

Когда мне было девять лет, мои родители говорили со мной об очень продолжительном путешествии. За границу. И я объединила два этих слова. Будущее было заграницей. Находилось там. Великолепное. Они туда отправились. Отправились, чтобы взять его. Они говорили, мы уезжаем к лучшему будущему. Возможно, они нашли его в том месте. В той загранице, которая заняла мое место. Кто знает, какого цвета оно было. Какой формы. Было ли оно насекомым с металлическими крыльями. Лебедем. Телом медведя. Клыки. Очень белые. Они стояли передо мной. На коленях. Два говнюка. Руки, чтобы удержать меня. Парафиновое масло на мизинцах. Они набрасывались на меня. Они перемещали меня в другую сторону. Далеко. С собой они увезли кота. Рыжего перса. Без нас он не выживет. Будет страдать, говорила моя мать. Она гладила мои волосы. Мебель уже была закрыта чехлами. Комнаты закрыты на ключ. Опустошены шкафы. Они взяли все. Кукол в коробке. Сумки. Жизнь. Теперь ты поедешь к тете. Мы не знаем, насколько. Я смотрела на свою семью, опрокинутую на землю. Опущенные занавески. Там внутри повсюду следы моего детства. На стене оставил царапину велосипед. На деревянном столике маркировочным карандашом нарисован гусь. Ковер, на котором я играла в борьбу. Мой стремительный спуск в ад. Увидишь, Анджелика, все будет фантастичным. Тебе понравится новое место. Ты маленькая. Поймешь. Не теперь. Я не понимала. Не хотела. Я низвергалась в темноту. В пустоту. Я не хотела, что они оставляли меня одну. Несмотря на то, что всегда были рассеяны. Несмотря на то, что они никогда достаточно не любили меня. Несмотря на то, что для них я была дочкой, появившейся в неподходящий момент. Несмотря на то, что часто я чувствовала, что они от меня далеки. Несмотря на то, что они уставали ласкать меня. Несмотря на то, что их мне всегда так не хватало. Несмотря на то, что я знала, что иногда им хотелось, чтобы меня не было. Несмотря на то, что они пренебрегали мной, занимаясь своими делами. Несмотря на то, что они жили, заткнув уши. С повязкой на глазах. Несмотря на то, что я перечислила, я думала, что подохну, как только они закроют дверь.

В последние дни они наняли для меня филиппинку. Женщину, лицо которой я совсем забыла. Оно полностью исчезло. Они готовились к тому броску в будущее, и, возможно, у них не было времени. А возможно, они подготавливали меня к расставанию. После полудня она водила меня гулять. В садик, где выгуливали собак. Параллелепипед с большим деревом посредине, а вокруг немного травки и собачьи какашки. Она оставляла меня среди собак, и я смотрела, как вдали старухи собирали крапиву. В этом захудалом подобии парка росла крапива. Я смотрела на них и страдала, потому что в эти дни в каждом склоненном теле я узнавала себя. Во всем, что было рядом с отчаянием, я находила страдание. Акробатические кульбиты того чувства сводили мне живот. Настолько, что я знала, что происходит. У меня обострилось обоняние. В бессилии я обнюхивала все то запустение, которое летало в моем небе, расправив мрачные крылья. В последние дни я сделала из бумаги большие, как у кролика, уши и бегала среди собак с филиппинкой, которая кричала, прося меня остановиться. Мне хотелось, чтобы они вцепились в меня. Меня немедленно отправят в больницу, и мама и папа будут сидеть рядом со мной. Из-за умирающей дочки они будут вынуждены остаться. Я была в таком отчаянии, что никому не удалось бы изменить меня. Они бросили меня на тетушку-склеротичку. С ее прислугой-румынкой, проституткой-иностранкой. Они оставили меня в этом кубе с заостренными краями, которые кололи даже мое сердце. Дом ужасов. Со мной попрощались моя мать и ее супруг. Их глаза светились радостью жизни. Ни слезинки.

В ту ночь, думая о Маттео, я добралась до них. Я добралась до них в том будущем, которое, быть может, и не существовало. Которое, быть может, было черным прямоугольником, в котором заканчивается жизнь. Я до них добралась, потому что меня перепугали те чувства, которые пробудил во мне подросток. Мгновенно возникшая одержимость. Неудержимая. Бессмысленная. Которую мне удавалось понять. Я смотрела на Джанмария, пытаясь успокоиться. Ему было хорошо во сне. Слегка наклонил голову. На лице выражение удовлетворения. Руки под одеялом. В тепле. Я видела только его лицо. Оно было умиротворенным. Спокойным. Блаженным. Смерть.




Та ночь. Совсем другая со спящим передо мной мужем. Я его видела, и он был страшным. Как мне до сих пор удавалось целовать его. У меня прилип к небу язык, когда я подумала, что он дотрагивался до языка во рту. Немедленно прополоскать рот. Мощным антисептиком. Я бы не огорчилась, если бы у него завелась любовница. Переложить на эту горемыку супружеские обязанности. Для меня все было хорошо. Даже быть выгнанной из-за плохого поведения. Я бы пошла к монашенкам. В монастырь. Молиться на коленях. Одеваться в обноски. Я бы искала спасения от сладострастия. Я возжелала мальчика на семнадцать лет моложе меня. Это чтобы уничтожить меня. Это чтобы возбудить во мне все. Чего я желала. Лучше об этом не говорить. Взять его. Покусывать его нежное тело, как оладышек с клубникой. Проглотить его кожу. Мне было любопытно узнать ее вкус. Лизать его губы. Прежде всего я страстно желала увидеть ту нежнейшую сценку, когда мы прижались бы друг к другу лицами. Как будто и я была подростком. Закрыв глаза, я смотрела фильм. Сюжета не было. Были только мы вдвоем, которые начинали этот акт. Колеблясь. Сумятица чувств. Дрожь при приближении. Слегка касаются носы. Потрясение. Губы пригвождены друг к другу. Мы высасываем друг друга в затянувшемся поцелуе. Я кусала подушку, чтобы справиться со своим возбуждением. Чтобы вернуться в состояние вечного смирения. Теперь у тебя есть то, чего ты хотела. То, что тебе нужно. Муж. Достоинство для толпы. Именно такая жизнь должна быть у тридцатилетней женщины. Меня угнетала мысль, что я приму эти правила. Я сжимала кулаки, мысленно устраивая бойню. Я смотрела сказки. Гигантские, как у оленя, глаза. Бег в лесу чистейших эмоций. В полдень я отправилась к другой арестантке. К старухе с резиновой рукой. Она знала все и обо всех. Я хотела получить информацию. Вырвать из нее сведения о семье этого ребенка. Мне это должно было удасться. Я вооружилась здравой хитростью. Сломить ее сопротивление. Опыт у меня уже был. Сохраним приличия. Сначала поздороваемся. Выкурю три сигареты. Изобразить интерес к двум огромным башмакам. Они были у нее на ногах. Из подошвы, врастая в стену, вырастал стебелек. Электричество его оживляло. Они были розового цвета. Плохой вкус. С рантами по краям. Два астронавта для земли. От них я пришла в восторг. Я говорила, что они прекрасны. Мне было наплевать на них. Но я должна была смягчить ее. Она ходила с коляской. В механических пальцах сигара. Собака в попонке, принюхиваясь, следовала за ней. Она пыталась укусить ее за шею. Кретин, стой на месте. Башмаки ей подарил ее сын. Он жил в Финляндии. В Финляндии он очень сильно разбогател. Повсюду пиццерии. Он посылал ей современные вещи, которых тут не найти. Как эту руку. Вибрирующее кресло. Электронную кровать. В тот полдень она, растянувшись, продемонстрировала ее мне. Поверхность кровати поднималась, сгибая ее. Высоко поднимая ее голову. Ноги. Мучение. Я пыталась перевести разговор на другое. На новых жильцов. На их ковры. Я спросила ее, не знает ли она, откуда они. В какой стране жили прежде. Анджелика, иди сюда, ложись. Эта безумная меняла тему. Она хотела, чтобы я подражала ей. Наслаждалась удобством этого хитроумного приспособления. Она продемонстрировала мне всю программу управления. Я опять шла на приступ, согнутая в прямой угол на кровати. Матрас давил мне спину, и я спросила. Вам не кажется милой эта семья? Я ждала, что она согласится. Она стала мне противоречить. И вновь принялась за старое. У нее развился своеобразный аутизм. Анджелика, сын сказал, что в следующий раз он пришлет мне искусственно сердце. Я ее ненавидела. Мне было наплевать на сердце и на ее сына. Я хотела, чтобы она говорила. Немного раздраженно я повторила свой вопрос. Вы не находите, что они милы? В моем тоне была угроза. Я ошиблась. Я пыталась быть сдержанной. Ну, попробуй сохранить спокойствие. Не думаете ли и вы, что они просто прелестны? Я думала, что она меня спросит, о ком я говорю. Ничего подобного. Она продолжала говорить об этом проклятом сердце. Мой сын пришлет его мне из Финляндии. Я не сдавалась. И вновь пошла на приступ. Вы не находите, что они… Анджелика, пойми, что он привезет мне искусственное сердце с кнопками, чтобы управлять тем, как оно бьется, и я повешу его на шею. В этот миг я могла бы воскликнуть, грязная шлюха. Но я управляла собой, как пилот самолетом. Неожиданно она бросила на меня устрашающий взгляд. Она нажала на красную кнопку, мгновенно опустив спинку кровати. Боже мой, теперь она собралась включить программу «ночное нападение». Ту с электрошоком, которую используют, если, когда вы спите, кто-то пытается вас убить. Сжав губы, она изучала меня. Открыв рот, она сказала, что с этим устройством она будет жить всегда и ей на меня наплевать. Я пустилась наутек. Я ухожу и не вернусь. Так я тогда подумала. Теперь эта женщина не имела для меня никакого значения. Теперь я попала в новую вселенную. Она могла бы остаться для меня только осведомительницей, но мне не удавалось управлять ею. Возможно, она улавливала волны. Колебания моего смятения. У меня сдали нервы, когда я лежала с ней на той кровати. Они отступили, потому что почувствовали, что я его ищу. Ясно увидели, что я тянусь туда, где сияет свет. Маттео. Его молодость. Он усиливал мое желание. Найти его. Увидеть его. Перед тем как уйти, я отказалась от этого, теперь мною управлял инстинкт. И он желал, чтобы я его удовлетворила. Я пыталась сопротивляться, но мне это не удавалось. Инстинкт был сильнее меня. Сильнее всего. Существовало непреодолимое желание, которому удалось развратить меня. То заставляло меня чувствовать отсутствие Маттео. Чувствовать потребность в нем. Снова получить его хотя бы на миг. Очная ставка. Понять его. Чтобы он узнал меня. Постараться изучить его. Впитать его. Та энергия, которую пробудило во мне его присутствие. Я снова его хотела. Еще один раз. Я снова его хотела, чтобы полностью съесть себя. Я была обжорой перед холодильником. Который не успокоится до тех пор, пока не набьет свой живот. Но он не полностью его опустошил. На его крышке, когда я под каким-то предлогом вышла за дверь, все еще прыгала Сувенир, несчастный зверек. Я себя чувствовала заложницей. Заложницей воздержания. Мне был нужен кровоостанавливающий жгут. Инсулиновая игла. Ввести в вену Маттео, чтобы опомниться. Кровь моего желания в шприце. Открыв окно, я посмотрела вниз. Передо мной появился Маттео. Как осветился ад. Как я помещу на твои волосы нимб. Ты не ребенок. Ты ангел. Когда я сидела, изо рта у меня потекли слюни. Я понадежнее уселась на подоконник. Наружу свесила ноги. Меня прикрывал дуб. Малейшее движение — и я рухну вниз. Наступил благоприятный момент, чтобы изучать его на расстоянии. Сохранить его в памяти. Он стоял внизу. Вместе с другими. Своими сверстниками. В нашем дворике. Я смотрела, как они догоняли друг друга. Среди них была и девочка. С прыщиками. С этого расстояния я не могла их увидеть, но все равно я их видела. Она стояла рядом с ним, пуская слюни. Волосы стянуты резинкой. Подпрыгивающий конский хвост спускался ей на шею. Говнюшка-ломака, кокетничающая, как Лолита-извращенка. Понятно, она могла коснуться его. И она касалась его. Она могла говорить с ним. Обнять его. Я начала говорить сама. Чтобы сказать, ты мне очень сильно нравишься. Так мне никто не нравился. Я нарисовала прыщики карандашом. Высоко, как эта шлюшка, завязала конский хвост. Я была с ним. Я была внизу. Так бывало со многими. Очень широкая маечка в полоску. Обрезанные на высоте колен джинсы. Я пыталась представить его обнаженным, изучая его икры. Те формы, которые я угадывала под его одеждой. Какой-то мальчик, смеясь, толкнул его. Они притворялись, что дерутся. Эти говнюки мужчины, чтобы околдовать самок. Я наблюдала за страстью, которая крылась в борющихся телах. Я видела себя с ним на кровати. Я бы мастурбировала, но боялась, что кто-нибудь это увидит. Он был красивым. Мощным. Непобедимым. Подросток с ярко выраженной чувственностью. Мальчики были действительно милы. Девочки нет. Я испытывала отвращение. Но были и другие. Тщеславные кретинки в платьях с розами. Я бы их избила. Они визжали бы. Я бы их прямо-таки сожгла. Как редкую мушмулу. Из-за этой мушмулы мой отец пытался убить меня.

Редкая мушмула прибыла из Японии. Мне было семь лет. Я их взяла из банки. Они воняли. Там был спирт. Я взобралась на стул перед умывальником. Зажгла спички и сожгла мушмулу. Она загорелась. Я вообразила, что это бомбы. Я их взрывала. Я должна была победить в войне. Вокруг я разложила своих кукол. Я сделала это, чтобы защитить их. Иначе их убили бы враги. Прибежал, ругаясь, мой отец. Он ругался как сапожник. Это редкая мушмула, кричал он, с яростью тряся меня. Схватил меня за шею руками. Сжал их. У меня выкатились глаза. Я это помню. Из всей той сумятицы и переполоха мне очень понравились мои глаза. Я их видела в зеркале, висевшем передо мной. Им пользовалась моя мама, когда красилась. Он смотрел на меня взбешенными глазами. Его руки выглядывали из-за моего подбородка. Через месяц я это повторила. Попыталась задушить себя. Прибежала мама в трусиках и освободила меня. У нее тряслись груди. Она кричала, прекрати, не видишь, это твоя дочка. Они не были моими детьми. Я их ненавидела. Всех. Ненавидела ту нимфетку, которая пыталась окрутить его. Ее я ненавидела всеми фибрами души. Эта шлюшка дергала за волосы. Эта шлюшка щипала за щеки. Эта шлюшка задирала юбку. Когда я смотрела на нее, от гнева у меня темнело в глазах. У меня цепенело лицо. Я плевала вниз. Я хотела попасть в нее. Я плевала снизу. Я хотела поразить ее. Я хотела утопить ее. Я наклонилась. Броситься вперед. Пролететь над полом. Я упала около ножек стола. Я больше не могу видеть эту картинку. Я должна была броситься на пол. Удариться. Перед моим взором, когда я умывалась, возникали тот страшный день и та ужасающая сценка. Я видела, как Маттео покрывал ту соплюшку. Он покрывал ее, как жеребец. Они на соломе. Лето. Звезды. Жажда жизни. Я проделала дырочку, чтобы подсматривать за ними. Страдать от этого. Нескладеха. Я горела желанием занять ее место. Умолять его на коленях. Хотя бы один взгляд. Я присосалась к бутылке бренди. Когда Джанмария вернулся, я была пьяна. На столе не стояли тарелки. Никакого супа. В тот вечер он сделал вид, что ничего не заметил. Уселся к телевизору. Бутерброд. Телераспродажи. Я становилась для него чем-то невидимым.

Я порезала туфли. Почему. Какая в этом была нужда. Я их оставила здесь для работы по дому. Я их разрезала полностью. Я это сделала. Ножницами. С остервенением. Той ночью. Новой бессонной ночью. Несмотря на то, что была пьяна. Я закрылась в ванной. Они скромно стояли. На тех плитках с красными полосками. Я хотела оскорбить их. Уничтожить их. Разодрать его мать. Тот здравый смысл, который она пыталась мне навязать. Раз и навсегда уничтожить те признаки моего несоответствия. То, что нравилось ей. Раз и навсегда. Раз и навсегда изрезать то наказание, которое она на меня налагала, чтобы выдрессировать. Для нее я была цирковым животным, которого обучают прыгать через огненный круг, не обжигаясь при этом. Я отвергала рациональность, которую она хотела вложить в мою голову. Научиться искусству почитания свекрови. Следовать ее примеру. Стать деталью. Половником. Безделушкой. Женой с лечебными свойствами. Успокаивающими. Как ромашка. Я нападала на туфли. На нее. На то, какой я стала в последнее время. На ту, что пускает слюни, увидев тринадцатилетнего мальчишку. Моя ошибка началась, когда я отклонилась от своей траектории. Я покидала тот путь, которым следует жена, которой можно доверять. В тот вечер Джанмария, вернувшись, не встревожился. Я сидела. Отхлебывала уже другое бренди. Он миролюбиво мне сказал, Анджелика, может быть, лучше еще раз сходить к врачу. Иди в кровать. Потом все. Потом его бутерброд перед мигающим телеэкраном. Он начал отлучать меня от своих интересов. Я становилась антагонисткой законного брака. Уже появились первые предвестники того, что он устал. Он смирился с мыслью, что ему не удалось сделать меня такой, как все. Безразличие. Оно проявлялось у него все чаще. Я потеряла обаяние образцовой жены. Я становилась непереносимой. Анджелика, мне бы хотелось узнать, почему ты порезала туфли. Бесполезно. Ты не принимаешь таблетки. Тебе все хуже. Я опаздываю. Меня ждет адвокат. Да, уходи. Он пожал мне руку. Глупышка. Он никогда мне этого не говорил. Ладно, скажи мне, глупышка, но я все равно тебя люблю. Но я этого не говорю. Нет, говоришь. Ты говоришь, ты глупышка, но все равно я тебя люблю. К тому же я не была уверена, что он все равно меня любит. Я надеялась, что он совсем меня не любит. Я его все равно не любила. Не любила. Утро освещало наш плохой вкус. У меня во рту мерзко от выпивки. Он с кейсом в левой руке. Поцелуй в правую щеку. Наше безумие. Никакого единения. Мы находимся на скользкой поверхности. С трудом удерживаем ненадежное равновесие. Тонкая нить. Мы на ней, стараясь не рухнуть в дерьмо. Золотце, успеха в работе. Золотце. Лицемерка. Трусиха. Меня ужасает все. Уйти. Остаться. То, чего я не испытывала к Джанмария. То, что я смутно питаю к Маттео. Я находилась в атомном убежище. В бидон я засунула туфли. Я их оплакала. Я была жертвой своей несдержанности. Безумия всемогущества. Анджелика, ты жертва своей несдержанности. Безумия всемогущества. Никакого безумия. Никакого всемогущества. Никакой ошибки. Все правильно. Так ты поступишь и теперь. Прекращай. Будь серьезной. К чему тебе это. Смешной мятеж. Сосредоточься на домашней работе. Закрой занавески. Я сдержала соблазн, чтобы не потеряться в лабиринтах мечты. Нездоровой мечты. Потому что все мечты таковы. Нездоровые. Они тебя заражают. Они проникающий в кровь вирус. Они тебя обманывают. Я задернула занавески, чтобы не дать себе возможности смотреть вниз. Чтобы попытаться не искать его. Чтобы не ощущать себя мерзкой педофилкой. Я закрыла занавески, как это делала маленькой, чтобы отгородиться от всего.

Я задергивала занавески, чтобы побыть в своей комнатке в одиночестве. В той комнатке, в которой я жила у тети, не было двери. Вместо нее была занавеска. Ее шевелил ветер. Я видела прислугу. Монолитную румынку. Она спала без трусов. Без одеяла. Как собака. Я не открывала занавеску, боясь увидеть ее задницу. Ее мощный клитор. Ее живот. Румынку наняла моя тетя-склеротичка. Очень пышная грудь. Мягкие бедра. Распущенные волосы падали пониже спины. Гадюка. Она меня мыла зубной щеткой. Царапала. Говорила, Анджелика, ты красивая, но говнюшка. У нее был очень сильный акцент. Не голос, а настоящий выстрел. И она стреляла. Когда она кричала, попадала прямо в мозги. Тетя ее обожала, потому что та спокойно мыла ее всю. И там внутри. Я думаю, она мастурбировала. Когда я выросла, то всегда думала об этом. Ведь я выросла в этой грязи. Одна. Когда я перебралась к тете, то полюбила там только настольную лампу. Она стояла в моей комнате. Абажур персикового цвета. Она была высокой. Почти моего роста. Я называла ее Якопо. Я его обнимала и целовала. Облизывала всего языком, он становился мокрым. Он был моей надеждой. Женихом из стекла и металла. Единственное место, к которому могло прилепиться мое тело. Потом в те ночи, когда мне не хватало почти всего, я говорила с Якопо. Я поднималась и зажигала лампу. Когда я ее зажигала, она меня освещала. Совершалось чудо. От меня отступали кошмары. Все остальное вызывало отвращение. Я закрывала занавеску, чтобы ничего не видеть. В то утро я задернула занавески. Чтобы не видеть его. Маттео. Мою новую лампу. Мне хотелось обнять его, как я обнимала Якопо. Я страдала из-за того, что это может произойти. Из-за того, что мы обитаем в тех землях, куда не ведет ни одна дорога. А я все время страстно желала одного. Одного и того же. Возродиться. Ни в коем случае не сделать этого.




Когда-нибудь я вернусь. Другая. Когда-нибудь я вернусь, танцуя на пуантах. Легкость в руках и ногах. Тело из взбитой сметаны. В сердце ветер. Прижмись ко мне, пока я сплю. Прижмись ко мне, потому что я боюсь. Я написала это на листке бумаги. Я написала это после разговора с Вероникой, сказочной попкой. После того, как я слышала, как она кричит и бьется головой. Она пыталась освободиться от драмы. Я тебя прошу, выслушай меня теперь. Я пыталась поговорить с ней. Успокоить ее истерику. А она кричала в ответ, если бы ты видела, как темно в шкафу. Ударяясь о стенки мебели, она кричала громче. Свою голову она использовала как таран. Я приеду и заберу тебя. Черт возьми, я приеду и заберу тебя. Я кричала еще громче. Громче, чем она, повторявшая, не делай этого. И продолжала. Потом пройдет. Я успокоилась. Я не хочу. Не так. Не сейчас. Спокойно. Когда она сказала, спокойно, мне захотелось ее избить. Бог мой, какое спокойствие. Его никогда не будет. Никогда ничего не будет. Я тебя умоляю, разреши мне это сделать. Я приеду и заберу тебя. Приеду и освобожу тебя. Только подожди меня минут пять. Я возьму машину. Анджелика, нет. Анджелика, перестань. Оставь меня в покое. Я не вру. Я не могу. Не сейчас. Я тебе клянусь. Раньше или позже, я смогу. Я бросила телефон ей в морду. Удар в зубы. Колочу кулаками по шкафу. Я разбежалась, чтобы сделать это. Я хотела уничтожить его. Разбить створку. Я кричала, я тебя освобожу. Я тебя освобожу. Я освобожу всех. Внезапно мне захотелось вернуть Сувенир в лес. Отправиться в зоосад. Разбить все клетки. Я вышла на улицу с обезьянкой на плече. Вдохнуть воздух. Внутри его не хватало. Я произносила заклинания, чтобы не встретить того мальчишку. Я бы взлетела на воздух. Я желала, чтобы его сбил какой-нибудь автомобиль. Вот так девочкой я желала смерти. Смерти дочки врача. Как-то вечером, когда мне было печально, я вызвала его. Мне не хватало моих родителей, а для всех было Рождество. У всех детей были мама и папа. А у меня была тетя на кресле на колесиках. Врач и его образцовая семья жили внизу. Он как-то приходил, когда у меня была температура за сорок. Его рука на моем лице. Этот теплый и успокаивающий голос. Мне хотелось выйти за него замуж. Быть его дочкой. Я представляла, как она лежит в кровати, окруженная мишками. Поцелуи на ночь. Ромашка. Я бы ее побила. Заняла ее место. Я желала, чтобы она убежала из дома. Чтобы ее по ошибке убили. Я надеялась, что он мне скажет, что ему нужна новая дочка. Его убежала. Умерла.

Я желала, чтобы по ошибке убили Маттео. Блин, это мучение должно закончиться. Я тайком пробралась во дворик внизу. Темные глаза. Обезьяна. Я рискнула пойти по улицам. Подальше от красной зоны. Возможно, мне понадобится сабля, если на меня нападут. Мной овладело желание. Когда я думала о нем, у меня намокли трусы. Я представляла себя в огромной кровати. Запах ладана поднимался к потолку. Тринадцатилетние мальчики в кружевных трусах. Через кружево виднеются их члены. Маттео лучше всех. Цирковой наездник без шлема. А другие были в шлемах. Маленькие шапочки из твердого пластика. Они проникали в меня хором. Я была дирижером оркестра. Наслаждаясь, сосала их яйца. Для меня началась оргия. Со всеми. Одинаково. Только с Маттео десять раз. Запрет размножал предмет. Их был уже целый флот. Я становилась все больше и больше, чтобы вместить его. Все было бы намного проще. Достаточно его кончины. Я могла бы выстрелить в него. Подождать его на балконе и всадить пулю между глаз. Он мог бы упасть с велосипеда. Размозжить себе голову. Я могла бы по всему дому разложить бомбы. В девять вечера, когда вернутся все. Умерла бы и я. И другие жители этого свинюшника. Я уже видела Джанмария. Разорванного в клочья. Вывалились кишки. Суп даже на люстре. Я осторожно, не останавливаясь, продвигалась вперед. Сувенир дергала меня за уши. Затем прямо на углу. Ох, это нужно было предвидеть. Но конечно. Несомненно. К этой неудаче можно было прикоснуться. Это невезение, как многослойный торт. Торт из шариков из дерьма. Он с мамой. Думает мальчик. Какая радость встретить их. Я только что закурила сигарету. Вся напряженная. Уже готовая. Я как бы знала, что это случится. Стеклянный шар. Ничего не помню. Я провидица. Утонченная синьора с ребенком. К счастью, не моя ровесница. Сдержанные манеры богатой, раздражительной дамы. Льняной костюм и блузка. Средний каблук. Укладка. Маттео пошел ко мне. Он хотел погладить обезьянку. Он меня мгновенно разоружил. Просто уничтожил. Мне хотелось поклониться ему. Я дрожала как лист. Лист, колеблемый ветерком. Та же дрожь в мышцах. И сердце. Какой гений. Он застыл в прыжке. Трамплин. Разбег и прыжок. В воду того возбуждения, от которого каменеют даже мои нервы. Женщина из бетона. Мужайся. Держись. Ничего, что выдало бы твою панику. Он и его мама были муравьями с зубами. Они искусали меня всю. Я заметила у них клыки. Жесткое нападение. Божья кара. Бог, почему ты всегда меня наказываешь. Что я тебе сделала. Ты знаешь, что я пытаюсь спастись, молясь стоя на коленях. Бичуй меня теперь. Чего еще нет в списке этого наказания? Я уже сошла с ума. Во все вмешиваюсь. Ты думаешь, мне это нужно? Ты хочешь крови? И это то, что ты пытаешься сообщить мне? Ты хочешь уничтожить мою безнравственность? Я все время думаю о прелюбодействе. Извращенка. Но я борюсь, чтобы не стать ей. А что делаешь ты? Удар в спину. Ставишь его передо мной. Ты говоришь мне, Анджелика, напрягаться невозможно. Это знак. Ты меня зондируешь. Хочешь узнать, до каких пор мне удастся отвергать его. Ты хочешь меня обесчестить. Но, быть может, это не ты. И виноват в этом дьявол. А ты сбежал от меня. А он прибежал, чтобы заменить тебя. Я во власти темных сил. Рога. Языки пламени. Добрый день, синьора. Эта шлюшка так назвала меня. Какой удар. Миленькая обезьянка. Вы взяли ее в лесу? Маттео, не позволяй ей лизать руки. Будь осторожен. Она говорила тоном благородной женщины, которая чистит горох. Я изучала ее кожу. Мысленно я сравнивала нас. Я была намного свежее. Ей должно было быть по крайней мере лет сорок. Я теряла сознание. Тело ее сына в двух шагах от меня. Я его укушу. Если ты не отойдешь назад, я в тебя вцеплюсь. Вдруг он мне улыбнулся. Так лукаво. Я не могла ошибиться. Этот проблеск, который имеет отношение к сексу. К тому, в чем я нуждалась. Конечно же, я ошибалась. Я предлагала себе настоящую подделку своего сна. Какое-нибудь извинение. Об этом я думала. А теперь убирайся. Извините. До следующего раза. До свидания. Давай поторопись. Я ускорила шаги. Я шла быстро. Я вошла в парк. Обезьяну я посадила на дерево. Стояла под ним, глядя перед собой. На лавочке сидели два пенсионера. Двое мужчин. Около их ног дворняжка. Они были печальны. Одиноки. Уставшие. Согнутые как книжки. Они были некрасивые. Страдающие. Умиротворенные. Неподвижные, как две мраморные плиты. И со мной это произойдет. И я стану такой. Уже я чувствовала себя очень старой. Я вся покрывалась морщинами, как только перед моими глазами появлялся Маттео. В мыслях. Я начала прыгать по траве. Довольная обезьянка бегала около меня. Я становилась девочкой. Детская радость. Счастье. Беззаботность. Глупость. Я легче, чем облачко. Я удерживала слезы. Я подходила к двум старичкам. Мои мышцы напряглись. Я смеялась вместо того, чтобы плакать. Я хотела, чтобы они лопнули от зависти.




В то время как я возвращалась после прыжков на траве. В то время, как я возвращалась с чувством отчаяния. Так и не заполненной пустоты. В то время, как я возвращалась, проклиная свои годы. В то время как я возвращалась, покончив со всем. С несколькими предпосылками. С моими попытками поговорить. С приличием. В то время как я возвращалась, он мешался у меня в ногах, ослабляя мое сопротивление. Маттео был среди них, наплевав на них. В то время как я возвращалась, мне хотелось иметь свою плоть. Мозги. Ум. В то время как я возвращалась, я увидела его. На стене. В магазине. Там, в глубине. Одет как Зорро. На боку шпага. Плащ из блестящего атласа. Очень широкие панталоны, которые могли вместить и меня. Одежда могущественного мстителя. То, что было мне нужно в этот момент. То, что было мне нужно, чтобы наказать их. Отомстить за всю мою жизнь. Уколоть кончиком шпаги и потом проткнуть их. Пустить из всех них кровь. Проклятые. Слишком большая. Слишком маленькая. Никогда нет ничего подходящего. В шесть лет мне захотелось карнавальный костюм. Я очень хорошо это помню. Мои родители не хотели мне его покупать, боясь, что я стану лесбиянкой. Я была слишком мала, чтобы сопротивляться. Отказ. Бессилие. Я совсем не собиралась превращаться в лесбиянку. Говорила моя мать. Слово «лесбиянка» звучало упруго. Я объединяла его со словом «кузнечик». Тот же прыжок, когда произносишь его. Лесбиянки были кузнечиками. Кузнечики были лесбиянками. Кузнечики были зелеными. И лесбиянки были зелеными. Я ей отвечала, что не стану зеленой, если мне его купят. Девочек одевают волшебницами и принцессами. Отвечала мне мать, косо глядя на меня. Мне пришлось надеть розовое платье со шляпкой, украшенной полевыми цветами. Как барышня весной. Резинка сжимала шею. Удавка для бойцовых собак. У меня долго оставался на шее след. Красноватая полоска. Я ненавидела тот кровоостанавливающий жгут с ромашкой посредине. Я ненавидела то торжество ткани, от которого я раздулась. Я чувствовала себя смешной. В то время я мечтала быть мальчиком с петушком вместо пирожка. Меня приводила в ужас мысль, что и у меня на груди, как у матери, вырастут эти выпуклости. Я надеялась, что вместо них, как у моего отца, у меня вырастут волосы. В туалете я мочилась стоя. Я намазывала лицо пеной для бритья. Я одевалась как мальчишка. Я не хотела носить юбки. Надевала штаны в клетку. Кофточки, застегнутые под горло. Большие гимнастические туфли. Меховую шапку с висящим хвостом енота. Носила короткие волосы и свисающий на глаза чуб. Среди девочек я хвасталась этим костюмом. Чтобы почувствовать себя более сильной. Со шпагой, чтобы поранить их, когда они станут насмехаться надо мной. Надо мной все время все смеялись. Маленькой от одного из родителей я слышала, что я другая. Этого я никогда не забывала. Я была чужаком.

С Сувенир я вошла в магазин. Продавщица была симпатичной. В блестящей зеленой майке. Мне она улыбнулась, когда я попросила завернуть ее. Это для моего сына. Я придумывала разные небылицы. Для него. Чтобы гордилась мама. Я дала ей целое представление. Ждет не дождется, когда сможет надеть ее. И автомат, пожалуйста. Также и это. Я должна была спешить. Предвосхитить то возвращение. Возвращение назойливого мужа. К дому я побежала. В мешок я засунула и обезьяну. Переходила на красный. На крыше не хватало только сирен. Я чувствовала себя девчонкой, которая купила самое лучшее в мире мороженое. Вернувшись домой, я полностью разделась. Поспешно натянула ее. Разорвала зубами. Как я страстно желала этого момента. Я Зорро. Из окна я видела двоих детей. Я были в доме напротив. Они склонились над своими заданиями. Я видела их лица и часть их тела. Несомненно, рядом с их тетрадками лежали молочные оладышки. Спесивые родители их баловали. Они ничем не отличались от тех детей, которым я завидовала в детстве. У которых была своя комнатка и душистая перина на кровати. Окружены лаской. Уверенность. Никаких вшей. Я вышла, чтобы стрелять в них из автомата. Я вышла на террасу и выстрелила несколько раз. Сначала они меня не видели. Потом бросились на пол. Как мне понравилось, что они перепугались. Я приведу их в ужас. Я чудовище. Если захочу, у меня будет две головы. У меня вырастет еще одна, если я захочу. Я бесчеловечна. Я не настоящая. Мне тридцать лет. Я развлекаюсь. Я не печалюсь. Я играю с вами. Берите оружие. Я маленькая девочка. Мне только десять лет. Мне всегда будет десять лет. Смелее. Поразите меня. Я продолжала поражать себя. Всякий раз, как я нажимала на курок, я стреляла в свой возраст. Я уже убила семнадцать лет. Стала ровесницей Маттео. Без всего отравляющего меня прошлого. Я перебегала справа налево. На другую сторону. Я стала прицеливаться, стоя на коленях. Я знаю, вы там. Без прикрытия. Я выпустила пар. Трусы. Я вернулась со слезами на глазах. По моим щекам текли слезы. Какая отвратительная нежность.




До возвращения Джанмария я ничего другого не делала. Только курила сигареты. Одну за другой. Сидя на шкафу. Ища его голос. Голос того мальчика, который так осветил ад, что я его лучше увидела. На этот раз свет не прервал моего кошмара. Осветив, он его расширил. И пока я курила, мне не за что было зацепиться. И пока я вдыхала дым, я думала о том, чем занималась всегда. Курить. Это я начала у тети. На четвертый день. На четвертый день жизни у нее. Через четыре дня, как меня бросили. Я постоянно прикуривала их. Сигареты, купленные в табачной лавке внизу. У женщины с одним глазом. Другой закрыт повязкой. Я ходила их курить в яму на соседнем поле. Своеобразная, очень длинная могила. Я забиралась туда внутрь и с удовольствием затягивалась. Когда приходили другие дети, я испытывала стыд. Я боялась, что они узнают, что я одна из тех печальных девочек. Без мамы. Без папы. С тетушкой, искалеченной склерозом. Я боялась, что они подумают, что я тут курю, потому что я одна. Бедняжка. Они называли меня курилкой. Я с ними не играла. Я отворачивалась от них. Иногда они ударяли меня саблей по голове и убегали. Они кричали, убьем курилку. Я остерегалась догонять их. Смеяться. Я видела их в прекрасных комнатках. Современные игрушки. Около печки мать блондинка. Объятия. Когда я возвращалась в очень темном лифте, они стояли у меня перед глазами. От меня пахло табаком. Я садилась к столу. Ела, опустив голову. Мне казалось, что я на постоялом дворе у чудовищ. После еды тетя разбирала свой рот. Вынимала зубной протез, обсасывая его. И у румынки это вызывало отвращение, но она терпела это хотя бы из-за денег. Не было никогда никакой радости. Веера, которым можно было бы разогнать эту мрачную атмосферу. Первые дни там были для меня ужасающими. Полная безутешность. Я начала мастурбировать. Я занималась этим каждый вечер, прежде чем заснуть. По углам занавеси я ставила туфли. Чтобы она не двигалась. Чтобы румынка меня не увидела. Я гладила себя, чтобы ощутить нежность. Легкий оргазм в конце. Восторг тела в одиноком детстве. Я отрывала куклам головы. Я отрезала шеи бритвой. Я хотела, чтобы они походили на меня. Сердце, удаленное от собственной головы. Тот кошмар. Постепенно я удалилась от всего. Я даже не знала, где я. Я знала только то, что выросла. Что я не умру.

Я не умерла в тот вечер, накрывая на стол. Я не умерла, целуя Джанмария. Я не умерла, подавая ему в тарелке его тысячный суп. Я не умерла, сидя рядом с ним и смотря телераспродажи. Я не умерла, раздвигая ноги. Я не умерла, впуская в себя его член. Я не умерла, так и не заснув около него. Я не умерла, забираясь на шкаф. Я не умерла, еще раз возжелав Маттео. Я не умерла, слушая тишину. Я не умерла, так как страдание бессмертно.




Где мои туфли. Куда я их сунула. Я оставила их на этом месте. Я пыталась успокоить ее. Она унесла их, но не помнит этого. Безусловно, это сделала проклятая обезьяна. В документальном фильме я видела, что они едят все. Сжав кулаки, она прижала их к бокам. Боксер, подготовившийся нанести удар справа. Если я ее схвачу, то задушу. Она бродила по комнатам как одержимая. Под футболкой колыхались ее груди. Сувенир спряталась в стиральной машине. Я видела ее мордочку. В иллюминаторе. Вытаращенные, как у психопатки, глаза. Когда приходила мать Джанмария, она пряталась в стиральной машине. Пряталась там, внутри. Пока она ворчала, ругаясь, я вышла на террасу. Проверяла, там ли она. Возвращалась. Опять выходила. Как на карусели. Она очень быстро крутилась. Все окружающее поплыло у меня перед глазами. У меня кружилась голова. Я видела, как эта женщина дымилась от бешенства. Я не могла переносить ее. Удерживало меня другое. Повисшее в воздухе лицо. Оно поднималось от земли, занимая свое место. Передо мной. На той высоте, чтобы я смогла его взять. Приклеиться ртом к его губам. Если бы у меня были крылья, мне бы удалось добраться до него. Если бы я была птицей, то смогла бы подлететь к нему. Я бы летала по небу, чтобы схватить его. Анджелика, прекрати это раз и навсегда. Ты должна слушать меня. Что ты делаешь. Почему все время выходишь. Ты должна найти их. Я бы сказала ей, что придурочная. Я все их уничтожила. Оставь меня в покое. У меня кончилось терпение и нет сил переносить тебя. Она настаивала, ложись. Ты должна постелить простыни. Накрой углы. Хорошенько посмотри и запомни раз и навсегда. Как ей нравилось это «раз и навсегда». Раз и навсегда. Теперь тебе лучше. Ты должна прекратить витать в облаках. И со мной такое случалось, когда я была молодой. Сдавали нервы. С женщинами такое случается. Анджелика, раз и навсегда прекрати. Тебе нужно послушать меня. Что ты делаешь. Почему все время выходишь. Висящее в воздухе лицо. Оно поднималось с земли, занимая свое место. Передо мной. На той высоте, чтобы я смогла его схватить. Приклеиться ртом к его губам. Если бы у меня были крылья, мне удалось добраться до него. Если бы я была птицей, то смогла бы подлететь к нему. Я бы летала по небу, чтобы схватить его. Какое глупое это животное. Это она говорила о моей обезьяне. Она бы выбросила ее из окна. Ты не понимаешь, но на этой зверушке полно насекомых. Она считала, что из шерсти Сувенир может выползти все. Даже тараканы. Ты знаешь, я видела документальный фильм, в котором у животных, как это, около глаз были волдыри? Они вдруг трескались, и из них выходили тараканы. Она даже в перчатках не погладила бы обезьяну. По крайней мере сажай ее в клетку, когда я здесь. Ты знаешь, что я ее не переношу. У меня она вызывает отвращение. За час до этого я вымыла ее в умывальнике. Чтобы для свекрови она поприличнее выглядела. Она была такой маленькой и хрупкой. Такой беззащитной и нуждающейся в любви. Никаких проступков. Никаких. Я чувствовала, что несу за нее ответственность. Я чувствовала, что у меня есть желание защищать ее. Я чувствовала, что смогла бы сделать для нее все. Даже побить ее. Даже изнасиловать ее гигантским бананом. Поколотить ее. Обстричь ее шерсть машинкой. Утопить ее в туалете. Разрезать ее пополам электропилой. Я могла бы сделать это. Другому. Тому, кто смог бы спасти ее. Кто никогда не плакал бы. Как бы мне удалось защищаться. Я об этом думала. Я ее сжала. Мокрую. Прильнувшую к моей груди. Я думала о ней. О той, какой я была. Я ей сказала. Ты больше не должна страдать. Больше никто не сможет ранить тебя. А вот меня постоянно ранило лежащее на женщине проклятие. Плетка. Она била меня по спине и беспрерывно кричала. Хорошенько смотри и раз и навсегда запомни, как застилают постель. Ты не понимаешь, для того чтобы хорошо спать, на простынях не должно быть ни одной складочки. Посмотри, какие у тебя под глазами синяки. И у моего сына они появились. Он похож на зомби. Потом рубашки. Но ты можешь понять, что он работает у адвоката? Этот адвокат считает, что его секретарь должен выглядеть элегантно. Анджелика, прекрати раз и навсегда. Ты должна слушать меня. Что ты делаешь. Почему все время выходишь. Висящее в воздухе лицо. Оно поднималось с земли, занимая свое место. Передо мной. На той высоте, чтобы я смогла бы его схватить. Приклеиться ртом к его губам. Если бы у меня были крылья, мне бы удалось добраться до него. Если бы я была птицей, я бы смогла подлететь к нему. Я бы летала по небу, чтобы схватить его. Клади на диван покрывало, когда на него забирается эта зверина. Посмотри, сколько шерсти. Там есть и тараканы. Почему ты не подрежешь волосы. Ты похожа на цыганку. Время от времени она говорила мне, что я похожа на цыганку. Она все видела в документальных фильмах. Я видела документальный фильм, где были цыгане и одна цыганка была похожа на тебя. Я рассмеялась. Я смотрела на нее и смеялась. Я смотрела на нее и отколотила бы ее палкой.




Я следила за ступеньками. Я принялась за это, как только она повернулась ко мне задом. Закрыв глаза, я мечтала об этом моменте. Она попрощалась. Я иду на службу, Анджелика. Да катись ты, куда хочешь. Открывается замок. Закрывается занавес. Название спектакля «Освобождение Анджелики». Аплодисменты. Я рванулась к двери. Прильнула к глазку. Может быть, он пройдет. Автоматически во мне заговорил инстинкт. Я громко ругала себя. Не делай этого. Послушайся. Давай, сделай это. Забыла. Чтобы отвлечься, я пошла покраситься. Я хотела изменить свое лицо. Изменить свои черты. Чтобы меня не узнали. Стать чужой. Забыть себя хотя бы на секунду. Хирургическая операция без ланцета. Я намазала густой слой очень светлого тонального крема. В стратегических точках я перебарщивала контурным карандашом. Время от времени я прерывалась. В ванную я принесла огромную бутылку. Я изящно, как из кубка, отхлебывала из нее. Я громко включила музыку. Современную. Восточный халат спереди распахнут. На мне только сексуальные трусики. Крошечные. Из кружева. Мои ягодицы извивались. Я повторяла, что я большая вульва. Огромнейшая вульва. Когда я произносила это, мой взгляд становился все более напряженным. Я смыкала губы. Откидывала назад голову. Какая я вульва. Я вытащила наружу свои груди. И вновь принялась контурным карандашом уничтожать свое лицо. Сувенир в умывальнике играла с пеной для бритья. Нажимала на разбрызгиватель, и она падала на пол. Возбужденная своим открытием, обезьянка вскрикивала. Бегала по ванне, измазав ее. Прыгала по полу с баллончиком. И невозмутимо продолжала. Я и не думала останавливать ее. Я была слишком увлечена. Грязная шлюха, какая ты большая вульва. Действительно, громадная вульва. Я повторяла это каждый раз, когда чувствовала, что Маттео пришел ко мне. Чтобы очаровать меня. Я это говорила, чтобы подтолкнуть его. Чтобы хотя бы на секунду выбросить его из своей головы. Я действительно вульва. Большая вульва. Я спрятала брови, наложив толстый слой тонального крема и пудры. Занялась своим носом. Всем. Я превратила свое лицо в гипсовую статую. Очень белую статую. Казалось, что лицо приставлено к телу другой женщины. Как это произошло, когда я была маленькой, из-за лампы для загара с моей матерью.

Мои родители купили лампу для загара. Положили ее в гостиной. В гостиной почти ничего не было. Только телевизор и лампа для загара. Если ею не пользовались, то накрывали ее скатертью. Они кричали, споря из-за нее. Я больше не могла находиться в столовой. Боясь, что я ее разобью, они закрывали гостиную на ключ. Если ты ее разобьешь, я тебя убью. Ты все разбиваешь. Я тебя убью. Они уже пытались убить меня, из-за прибывшей из Японии редкой мушмулы. Они хотели убить меня из-за лампы для загара. Она прибыла из Америки. Все говорили, что она прибыла оттуда. Она меня тревожила. Они по очереди пользовались лампой. Закрывшись на ключ. Я в коридоре жду, когда меня убьют. Ночами мне снились кошмары. Она разбивалась. Наткнувшись на нее, я разбивала ее. Они спокойно меня убивали. Они постоянно загорали. Только на Рождество мы обычно отправлялись в задрипанную деревушку собирать грибы. Вертеп мы ставили на телевизор. Тогда я их видела. В то Рождество я их больше не видела. Мне хотелось отправиться в ту занюханную деревеньку, чтобы собирать там грибы. Поставить на телевизор вертеп. Видеть их. Я надеялась, что как-нибудь ночью вор украдет ее. Я ее ненавидела. В Новый год мы заставим всех лопнуть от зависти. Моей маме очень приятно было думать, что она заставит всех лопнуть от зависти. В полдень я увидела его голой, черное лицо и бледное тело. Оно казалось приклеенным к телу другой. Потом она обожглась. Она обругала этот хитроумный прибор. Хотела выкинуть его в окно. Она кричала мне, давай разбей его. Давай, отведи душу. Теперь ты можешь полностью разбить лампу. Я вышла на улицу с велосипедом. В пижаме. Без пальто. Падал снег. Соседи кричали мне вслед, что я несчастный ребенок.

А я кричала, что я была большой вульвой. Какой большой вульвой я была. Огромнейшая вульва. Никогда не видели подобную вульву. Мне пришлось сказать это себе тысячу раз. Тысячу раз мальчишка насиловал меня. Овладевал мною раз за разом. Плевать. Вдруг зазвонил телефон. Это был Джанмария. Он подарил мне чудо. Он не вернется. Ужин в конторе. У адвоката. С коллегами. Анджелика, я иду с ними, так как ты больше не хочешь ходить. Да, милый, не беспокойся. Ты сделал меня счастливой. Ему я этого не сказала. Я видела свое страшно загримированное лицо. Я ему сказала, до встречи, золотце. Я тебя жду. Я с восторгом перенесла то свидание. Когда он вернется, я притворюсь, что крепко сплю. От радости я надела ролики. Я каталась, натыкаясь на мебель, когда почувствовала тревогу. Голос. Его. Маттео. Я была уверена. Не ошибалась. Я устремилась к двери. Припала к глазку. Он стоял с мамой. На лестничной площадке. Они разговаривали с соседкой с механической рукой. Краны. Протечки. Нужен слесарь-водопроводчик. Я пожирала его глазами. Его красивый профиль. Какой он плотный. Боже мой. Удержись. Иди в комнату. Иди в душ. Выпей шампунь. Отколоти себя. Они прощаются. Добрый вечер. До скорого. Не сейчас. Сейчас я хочу твои глаза. Я вижу, они поворачиваются. Уже на первой ступеньке. Потом другие. Я видела, они покидают меня. Какая тоска. Я переждала минутку. Не больше двух. И вот я на роликах шагнула на ступеньки. Я с остервенением цеплялась за перила. С трудом удерживаясь на ногах, я шла вперед. Я должна победить. Ступеньки как ледяные плиты. Я должна спокойно прицелиться. Прямо в них. Они расстроились. Размножались, как рыбы и хлеб у Иисуса Христа. Я не могла остановиться. Вернуться на свое место. Мне было нужно только догнать его. Вернуться на свое место. Я не должна была догнать его. Вернуться на свое место. Мне было нужно только догнать его. Как в день моей свадьбы, шизофрения разделила мои мысли на две части. Я их ставила одну перед другой. На противоположных концах. Побыстрее, иначе ты его потеряешь. Притормози и возвращайся в квартиру. Я хочу Маттео. Не могу хотеть его. Ты не делаешь ничего плохого. Искажаешь преступления. Мой язык удлинился. Он уже касался губ. Я была собакой с палкой в зубах. Мое лицо покрыто ужасающим гримом. Если бы кто-то меня увидел, то закричал бы от ужаса. Борясь с собой, я продолжала спускаться. Конца не было видно. Когда я добралась до двери, я дернула дверь. Мне казалось, что я вынырнула после невозможной остановки дыхания. Я отправилась на стоянку. Я спряталась среди деревьев. Пока я устраивалась, поняла, что потерпела неудачу. Какого черта я тут делаю. Раскаленное небо. Ветер. Мое лицо как у паяца. Я увидела, как они выехали из гаража на машине. Фары освещали асфальт. Я помчалась за ними на роликах. Я бежала как бесноватая, чтобы не потерять их. На хорошем от них расстоянии. В тени. Узкая и темная улица. Очень мало прохожих. У меня распахнулся халат. Раскрылись мои груди. Я надеялась, что начнется спуск. На глаза падали волосы. На ресницы стекал тональный крем. Растворившаяся помада попала в рот. Я с отвращением плевалась. Прозевала поворот. Я видела себя в могиле. Халат стал моим плащом. Я потеряла завязку от него. Супервумен с каплями пота на лбу. Эта тряпка развевалась, удлиняя мою спину. Я говорила себе, отталкивайся сильнее ногами. Включи мотор. Когда я видела машины, то опускалась, чтобы спрятаться. Я схватила халат. Потом я его сбросила, чтобы быстрее двигаться. Руками я размахивала, как саблями. Клинками с когтями. Не останавливайся. Немедленно остановись. Не думать. Подумай теперь. Ты смешна. Нет, не смешна. Нет никакого смысла. Даже очень много. Ты не устала. Ты очень сильно устала. Возвращайся домой. Вперед. Чего ты ищешь. Продолжай искать. Я продолжала нестись, несмотря на то, что возбуждение чередовалось с сомнением. Они были как облака, до которых никогда нельзя добраться. Я была такой, какой была и какой буду всегда. Девочкой без кукол. Я остановилась посмотреть на себя. Я внезапно остановилась. Я вдруг это сделала. Остановка сердца. Так остановилась, что с шумом затормозила на асфальте. От стыда. Мгновенная ясность в мыслях. Никаких противоречий. Я посмотрела на свои ноги. На ролики. Я смотрела на свое лицо, отражавшееся в воздухе. Какая несостоятельность. Я была ничем в то время, когда думала жить. Впереди исчезала машина. Я в темноте ищу ее. В той машине было все. Я была никем.




Крепкий сон. Когда Джанмария вернулся, я притворилась, спрятав лицо в подушку. Я слышала, как он раздевается. Идет в ванную. Мочится, напевая какую-то глупую песенку. Я могла ощутить даже запах его мочи в туалете. Этот запах, искаженный спаржей. Ризотто, приправленное этим овощем, в его желудке. Даже если это не так, все равно это так. Тошнота усиливала мое беспокойство. Я старалась дышать ровно. Притворялась спокойной. Я не ужинала, вернувшись с пробежки. Коньки висели у меня на плече. Как сумочка. Грязные от пыли чулки. Опустив голову, я села в кухне. И осталась там. Меня засасывали зыбучие пески. Сначала провалились ноги. До заднего места. Моя верхняя часть была вверху, я смотрела на лучик света. Спуск медленно продолжался. Кисти рук. Живот. Грудь. Руки. Плечи. На воздухе оставалась только голова. Страха не было. Я зачарованно продолжала пристально смотреть на тот лучик света вместо того, чтобы испытывать страх. Я знала, когда исчезнут и глаза, этот маленький проблеск все равно останется. Оправленный, как бриллиант, в зрачки. Сжимая пальцами простыню, я спрашивала себя, каким был Маттео, когда жил там, где меня не было. Я видела бабочек. Я видела измазанные спермой стены. Моя мысль разделялась на две части. Теперь всем вещам я противопоставляла их противоположность. Для него существовала нежность, не загрязненная сексом. Желание очарования. В то же самое время нездоровое желание надругаться над его чистотой. Ласка. Сосать его петушок. Осторожно войти в его детство. Полностью его развратить. Отстранить его. То, что я страстно желала его, пробуждало во мне зависть. Я ее облагораживала чем-то другим. Как следствие рождался романтизм, чтобы не испытывать стыда. Все это я смогу понять потом. Только тогда, когда все закончится. Я хотела быть им. Занять его место.

Джанмария растянулся на кровати. Он больше, как это было раньше, не целовал меня в щечку. Он отвернулся от меня. Отодвинулся. Почти к краю кровати. Мы становились теми, кем мы были всегда. Два чужих человека, которые как-то встретились и продолжают это делать. Пренебрегать этим. Не желать признать. Две параллельных линии, которые движутся и никогда даже на миг не встречаются. Я слушала, как он храпит. Звуковая колонка моей энной ошибки. Я поднялась как привидение. В гостиной я надела наушники. Стояла. Неподвижно. В ушах музыка. Я рассматривала место, которого, казалось, не существует. Серая галлюцинация, которую я хотела бы забросить в ящик. Я начала злобно двигать руками. Я поднимала их вверх, пока у меня не занемели мышцы. Так я освобождалась от внутреннего напряжения. У меня был клубок. Клубок из тревог. Этот нервный танец был моей раковиной. Я его придумала еще девочкой. В тот день, когда мне было очень плохо. В тот день, когда Рождество было для всех. Когда я позвала врача, потому что мне было очень тоскливо. Когда он меня покинул, я начала, как безумная, плясать на кровати. Дергаясь рывками, как во время эпилептического приступа, я успокаивала свои нервы. Я его видела у сына продавца магазина. Упасть на пол и корчиться, как будто тебя трясет. И я так себя чувствовала. Как будто бы меня трясло. В тот день я изобрела свой освободительный танец. Мой эпилептический танец. Я бы хотела стать танцовщицей эпилептических танцев. Я возбуждалась, механически перемещаясь в воздухе. Я занималась этим в туалете, потому что, стоя на толчке, видела всю себя в зеркале напротив. Я приносила туда свой проигрыватель. Я закрывалась на ключ и танцевала. Я делала это каждый раз, когда чувствовала, что мною овладевает тоска. Я сшила себе платье из старой белой кружевной занавески. Два конца я завязывала вокруг шеи и подпоясывалась кожаным ремнем. Я вместо тапочек надевала носки в зеленую и черную полоску и потом начинала биться на этой крошечной поверхности. Я чувствовала мощь. Этим танцем я уничтожала все. Он был лучше, чем выпивка. Чем сигареты. Он был моим спасением. И все становилось крошечным. А я становилась громадной. И оставляла всю эту грязь. И видела себя под мощными лучами рампы. Они следили за мной с подозрением. Смотрели, как я укрываюсь в уборной. Тетя говорила, что я чокнутая. Румынка, что я во власти дьявола. Танцуя той ночью, я действительно подумала, что мною овладело что-то подобное. Возможно, Маттео был демоном с обликом ангела. Я подошла к окну и смотрела на ночь. Мне вспомнилась одна фраза. Настолько актуальная в тот момент. Я думала о ней, когда румынка, открыв, что я пляшу как безумная, сказала мне, ты кончишь в аду. Я смотрела на нее, думая, что с адом я уже знакома и он хуже для живой, а не мертвой.




Я купила олененка Бэмби. Его привезли в огромном ящике на грузовике. Он был громадным. Настоящий носорог с белыми пузырями на животе. Это был Бэмби с туловищем носорога. Шофер объяснил мне, что теперь Бэмби такие. Что тех, которые были в прошлом, больше не существует. Что это новая модель. Последняя. Самая современная. Эволюция этого животного. Я внесла его в дом и не знала, что с ним делать. Он смотрел мне в глаза. А я думала о том, как наиболее безболезненно избавиться от него. Вдруг он запел. Он поднимал голову, издавая трели. Он пытался соблазнить меня. Он понял, что я была разочарована. Он хотел завоевать меня. Сказать мне. Хотя я и совсем другой Бэмби, но мне все равно удастся заставить тебя полюбить меня. У меня разрывалось от жалости сердце, потому что он всего себя вкладывал в это пение. Он меня мучил, разрывая мне сердце. Когда я проснулась, моя подушка была мокрой от слез. Джанмария не было дома. Он ушел на работу. Он не разбудил меня. Через час я записалась на танцевальные курсы. Я думала о том пении. О том, как это чудовище старалось, чтобы его приняли. Дрожащими пальцами я набрала номер школы «Первые шаги». А он смотрел на меня такими глазами. Я все равно влюблю тебя в себя.

Я нашла этот номер в телефонной книжке. Я не могла не найти его. Я видела, что у меня на животе появляются белые пузыри. Мне ответила женщина, говорившая с интонациями шлюхи. Я ей сказала, что мне хотелось бы посещать их школу. Она спросила. Сколько лет вашей дочери. Я ей устало ответила, никаких дочерей. Это я хочу. Молчание. Я бы хотела взять несколько уроков. Она ответила. Нет никаких проблем, синьора. Я бы ее убила, когда она произнесла синьора. Я была олененком-носорогом, который поднимал голову, издавая трели. Это была Анджелика, которая поднималась на пальчиках. Легко крутилась. Я все равно влюблю тебя в себя. Я должна была прийти во второй половине дня. Я надела вязаное трико в желтую и красную полоску. Как у пажа. Я в нем как-то выступала на фабрике. Когда мы праздновали то, что всем нам подняли зарплату. Мне трико казалось самой подходящей одеждой. Я села на трамвай, держа в руке будильник, чтобы не опоздать. У меня никогда не было наручных часов. Когда я ехала, то думала о нем. Когда я думала о нем, мне становилось плохо. Мысль о Маттео была для меня пощечиной. Как будто меня хлестали по лицу. Рядом со мною сидела синьора. С носом из пластмассы. Я пристально смотрела на нее. Он вызывал у меня и изумление, и отвращение. Он был приклеен. И был темнее остального лица. Он доходил до глаз, образовывая слегка приподнятый маленький мостик. Кто знает, куда она его кладет на ночь. Может быть, в стакан с водой, как делала моя тетя с зубным протезом. Я протянула правую руку, чтобы не видеть его и представить ее в кровати без него. Неожиданно женщина обернулась, с ненавистью пробормотав несколько слов на украинском языке. У нее блеснули позолоченные зубы, поэтому я и подумала, что она украинка. По воскресеньям в парке этого города их были сотни. Один раз я там гуляла с Джанмария. Они лежали на траве и ели огурцы. Они кусали их зубами из этого ценного металла. Я повернулась в другую сторону, боясь, что она в меня плюнет. Я так смутилась, что перепутала остановку. На занятие я пришла с опозданием. Синьора с интонациями шлюхи провела меня в комнату с деревянным полом. Как только я переступила порог, меня как будто бы ударило. Убежать. Бежать быстрее ветра. Все эти девочки с цветочками окружали его голову. Все эти чистые нимфетки. Сахарные. Перед зеркалом выстроились бутоны. А я динозавр в трико пажа. Я видела свое отражение. Среди этих маргариток я была желто-красной. Я никогда не смогу влюбить его в себя. И Маттео не сможет полюбить меня. Я представила его на крыше. Он смотрел в дырочку. Он видел меня там, внизу. Он стыдился меня. Он страдал. Испытывал отвращение ко мне. Он бы притворился, если бы я его еще раз встретила, что не знаком со мной. На моем лице была написана грусть. Матери этих цветочков изучали меня на расстоянии. Что-то шептали друг другу на ушко. Девочки посмеивались. У них была сила. Очень много силы. Они могли раздавить меня как муху. Они были красивы. Совершенные. Коварны. Как убийцы. Я чувствовала, что сейчас упаду. Я пробормотала, тотчас вернусь. Я больше не могла находиться там, среди них. Среди этого великолепия. Я не могла вступить в соревнование с их красотой. Я не могла поднять глаза. Бросить вызов этому дерьмовому их расизму. Я закрылась в раздевалке, чтобы прийти в себя. Подумать о том, что делать. Там внутри были платьица этих куколок. Тщательно разложенные. Одни висели. Другие были правильно сложены. Лежали на деревянных скамьях. Все маленькие вещицы пастельных тонов. От них исходил запах великолепной жизни. Тут я была совсем не к месту. Как в той школе для богатых, куда меня перед своим отъездом поместили родители. То же чувство несоответствия. Ведь я чувствовала себя бедной родственницей среди богатства других. В то время я стала твердой, как резина. Я больше ничего не чувствовала. Я напивалась. Тайком. Училась очень плохо. В школе за партами сидели очень красивые девочки. Все с деньгами. От их ручек пахло фруктами. Улыбки. Беспечность. Тут я была совсем не к месту. Это была школа для богатых. Чтобы быть спокойными и не чувствовать за собой вины, мои родители записали меня в эту школу. Чтобы я получила безукоризненное воспитание. Чтобы я ничем не потревожила их. Иногда я оставалась там и во второй половине дня. Ела в столовой. Курила в туалетах. На листах бумаги рисовала мух. Когда выходила на улицу, прикрепляла их к решетке. Во дворе. На качелях. Говорила я очень мало. Ни с кем не заводила дружбы. Меня не принимали. Бросали в меня кусочки резины. Толкали меня. Говорили, что я бедная и грязная. У меня завелись вши. Меня подстригли, как мальчишку. От меня пахло обеззараживающим порошком. Я ощущала себя цыганкой. Крытый фургон. Дворовые псы. Грязные ноги. Когда я встречала на улицах этих девочек-попрошаек с платками и в драных юбках, то в них видела себя. С протянутой рукой. Глаза прикрыты, так как хочется спать. На дни рождения меня никто не приглашал. Матери других девочек считали меня слишком отличной от их детей. Другой окраски. Более грубой. У меня был зеленоватый оттенок. Усики-антенны. Признаки одиночества. Меня пригласили только один раз. На день рождения моей соседки по парте. Толстенькой олигофренки. Только я захотела, чтобы она сидела со мной. Она засовывала пальцы в нос. Потом в рот. Облизывала сопли. Я защищала ее от нападений. Мне казалось, что я защищаю себя. Из-за нее я побила одного мальчишку. Он заставлял ее проглотить какую-то гадость. Липкую улитку. Запихивал ее ей в рот. Кричал, чтобы она ее проглотила. Давай, придурочная. Ночью ее выкакаешь. Чтобы отблагодарить, ее мать пригласила меня к ним. У нас будет праздник. Так я себя чувствовала. Как хомячок. Я стояла в сторонке. Неожиданно подбежал мой соученик и задрал мне юбку. Мы хотим посмотреть, меняешь ли ты трусики, кричал он. Ко мне все время кто-нибудь подбегал и проделывал то же. У меня были страшные трусики. Без бантиков. На подошве башмаков дырка. Когда я шла, то волочила ноги, боясь, что ее увидят. Я попыталась спрятаться за занавесками. И начала пить пиво для взрослых. Я напилась, стараясь изменить свой цвет. Стать другой. Как все они. Более красивой. Элегантной. Рядом со мной мама приводит в порядок мои волосы. Меня вырвало на пол. Голова склонилась к полу. Непередаваемый стыд. Тоска. Мать отвела меня в ванную комнату, чтобы вымыть мое лицо. Рот. Я бы ее искусала, съела. Чтобы проглотить ее. Чтобы она сидела в моем животе. Вернувшись домой, я знала, что этот пустяк меня погубил. Следующего раза уже не будет. Никаких других праздников. Приглашений. Во дворе после уроков я опять смотрела на ограду. Видела, как дети бегут к машинам. К родителям с доберманами.




Я видела те безукоризненные платьица, сидя в этой раздевалке-крепости. Платьица девочек родителей с доберманами. Я стала раскидывать их во все стороны. Плевать в них кусочками резины. Я их хватала, бросая на пол. Я устроила настоящее светопреставление. Раскидав их повсюду, дрожа от гнева, я вернулась в залу с деревянным полом. Мою кожу покрывал металл. Я больше ничего не боялась. Я оттолкнула девочек, освобождая место для себя. Хватит быть никем. Сейчас все начнется. Я бросилась в свой величественный эпилептический танец. Лучший, чем когда-либо. Я была молнией, разодравшей спокойствие. На меня закричали матери. Их взгляды пугали. Я, извиваясь, орала убирайтесь вон. Убирайтесь вон. У меня нет вшей. У меня не другой цвет. Убирайтесь вон, я все время меняю трусики. У меня нет усиков-антенн. Я чувствовала, что горю. Если бы в меня выстрелили, я бы не умерла. Я продолжала крутиться еще быстрее. Я вырисовывала электрические разряды, тряся руками. Я поражала движениями пространство. Маттео через дырочку на крыше смотрел на меня с гордостью. В восторге он мне хлопал. Девочки с апокалипсическими матерями сбились в углу. Кто-то говорил, сейчас прибудут карабинеры. В груди у меня бил пневматический молот. Я начала замедлять свои движения, постепенно останавливаясь. Океан, который сдерживает волны. Он потихоньку останавливает бушевавший на нем шторм. Ветер умеряет свои порывы. Штиль. Ясный и спокойный горизонт после бури, которая выворачивала пальмы. Она была опустошена полностью. Темная бездна под тонким слоем плоти. Эта легкость более мрачная, чем ночь. Которая приподнимает тебя над землей, смущая тебя. Прежде чем уйти, я всем поклонилась. Прежде чем уйти, я снова увидела свое отражение. Я была Бэмби-носорогом, который поднимал голову, издавая трели.




Теперь было очень просто сделать так, чтобы на меня навалилась зима. Обложить снегом мой ум. Кубик изо льда, который никто не может растопить. Прекрасная горячая ванна. Я в нее погрузилась, сняв трико. Я тщательно перебирала случившееся. А чего ты хотела. Все прошло прекрасно. Огромный успех. Девочки были в восторге от моего таланта. Они почитали мою неоспоримую красоту. Преподавательница рассыпалась в комплиментах. Нам нужно учиться у нее, у Анджелики. Также матери этих нежных крошек приблизились ко мне, привлеченные переполняющим меня очарованием. Они шептались, околдованные никогда прежде невиданной танцовщицей с подобной грацией. Просто чудо. Все они чувствовали себя ниже меня с моими чрезвычайными талантами. Они просили дать совет их девочкам, которые никогда не смогут соревноваться со мной. Как я гордилась всем. В любом случае меня не осквернила та покорность, с которой ко мне тянулись все эти посредственности. Это лучший дар гения. Не хвастаться собственным величием. Конечно, я не могла тратить время даром. Я уделила им только часок. Я туда не вернусь. Мне нужны были курсы другого уровня. Что-нибудь устремленное в будущее. Очень сложное и запутанное. Лежа в ванне, я нежилась. Сувенир массировала мне волосы. Я научила обезьянку подавать мне шампунь. Вероника, сказочная попка, очень скоро должна мне позвонить. Она в шкафу делает гимнастику. Я ей ответила с намыленной головой. Она сказала, что тренируется для марафонского забега. Я ее спросила, о каком она говорит. О том, что проходит в конце года. Отправлюсь отсюда и пойду вперед. Буду идти до тех пор, пока не остановлюсь. Я ей ответила, что это кажется мне фантастическим. Я внимательно следила за ее запутанным рассказом. Он был слишком многозначным, и его нужно было спокойно изучить. Она закончила, добавив, во всяком случае я чувствую себя хорошо. Мне начинает уже нравиться сидеть здесь, внутри. Он говорит, что я жемчужина, которую он запирает в деревянный ларец. Сейчас я думаю, что этого человека просто нужно обожать. Ты не находишь, что это романтично? Я ей сказала, что была бы счастлива, если это было так. И что у меня все идет прекрасно. Если бы ты знала Джанмария, то тотчас бы в него влюбилась. Какой мужик. С ним я почувствовала себя женщиной. Наговорив всякой ерунды, мы с ней попрощались. Она мне даже сообщила, что для полного счастья ей не хватает только сына. Чтобы пробудить в ней зависть, я воскликнула, дорогая подруга, я открою тебе тайну. Я слышала, как на той стороне учащается ее дыхание. Она ждала сценического эффекта. Анджелика, говори, я сгораю от нетерпения. Выдержав должную паузу, я прошептала, что беременна. Восторженные крики просто оглушили меня. Это фантастично, Анджелика. Я настолько вошла в роль беременной, что у меня стал расти живот. Однако теперь я должна оставить тебя. Знаешь, я немного устала. Из-за своей беременности. Пойду прилягу на минутку. Я не чувствовала себя вруньей. В определенном смысле я была беременной. Я поместила Маттео в свой живот. Он толкался, чтобы выйти на свет. Чтобы его обняли. Чтобы сосать мою грудь. Приняв ванну, я элегантно оделась. Мне пришла в голову мысль отправиться на тот этаж. На верхний. Я не могла продолжать борьбу. Это было глупо. Наконец я должна была уступить очевидности. Я не в силах обойтись без него. Хватит все время порицать себя. Хватит быть непорочной католичкой. У любви нет ни возраста, ни пола. Джанмария я не любила. Я любила Маттео. Я пошла взять его. Разговор ничего не изменил. Как я ни пыталась. Юбка как у Мэрилин Монро. Мне нужно только постучать в дверь. Перешагнуть порог. Воспользоваться любым предлогом. Для самой низкопробной рекламы. Не могут ли они одолжить мне сахар. Иногда случается и в самых лучших дворцах. Даже в фильмах с прекрасными актерами. Я была уверена, что поступаю совершенно правильно. Каким-то образом втереться в жизнь этой семьи. Я могла бы подружиться с его мамой. У меня будет тысяча случаев встретиться с ним. Узнать о нем все. Я не могла перенести, что он все еще чужой. Мне нужны были сведения, чтобы выработать дальнейшую стратегию. Чтобы завоевать его. Вирус начал действовать. Я поднялась по лестнице, чтобы не заразить его. Мое переодевание защищало меня от страха потерпеть неудачу. Чтобы не вызвать подозрений своей странностью. Меня уже наказала моя обезьяна. Мне нужно было стать обычной. Чтобы соответствовать ее канонам совершенной женщины. Поэтому я и переоделась в порядочную женщину. Белая блузка. Юбка раструбом до колен. Туфли на низком каблуке. Еле видная серебряная цепочка. Волосы удерживают металлические шпильки. Естественный макияж и немного блеска для губ. Это сценический костюм для моей жизни-театра. Я им пользовалась уже не один раз.

В первый раз, когда я превратила свою жизнь в театр, мне было десять лет. Я накрасила губы. Зеркалом мне послужила ложка. Я бродила, нося с собой театральную сумочку, которой пользовалась тетя, когда еще ходила и бывала на танцах. Она была из черного шелка с двумя позолоченными цепочками. В ней я держала ложку и сигареты. Когда сумочка висела на моем плече, я шла, держа голову прямо. Губы накрашены губной помадой. Я надевала и блестящие красные туфли с небольшим каблучком. В школе меня называли чудачкой. Я изучила один образ. В одном журнале я прочла о домашней проститутке-иностранке. Женщина должна заботиться о собственной внешности, чтобы защитить себя. А я, становясь взрослой, хотела защитить себя от всяких нападок. Чтобы волосы плотно прилегали к голове, я намазала их бриллиантином. На лице нахальный вызов. Я вошла в класс, оставив за собой сладковатый запах. Все равно все смеялись, но их любопытство стало проявляться по-другому. Я становилась менее реальной. Больше похожей на персонаж комиксов.

Румынка мне говорила, сотри помаду, потому что над тобой смеются даже куры. Она часто говорила, что смеются даже куры. А мне не удавалось представить, как смеются куры. И тетя сердилась, когда видела, что я выхожу, разукрасив себя подобным образом. Говорила, что я похожа на переряженную. На шлюшку. Мне только что исполнилось десять лет. Я не помню даже своего дня рождения. Теперь я больше ничего не делала. Только росла. На переменах я пряталась в уборной и курила там, время от времени подкрашивая губы и поправляя волосы. Я шарила в сумочке. Начищала свои туфли слюной. Я плевала на них и проводила по ним руками. Но я уже не пряталась как прокаженная. Я показывала всем другим детям, что я другая. Я целовала мальчишек. В этом я поневоле натренировалась с Якопо. Мне нравилось всовывать язык в те, пахнувшие карамелью рты. Загрязнять их своей вонью от сигарет. Они подходили и ударяли меня по губам, как будто бы я была целью. Я всовывала свой язык и несколько секунд двигала им. Потом отталкивала их, говоря, теперь хватит. Другие девочки смотрели на меня с отвращением, но они всегда так поступали. Я надеялась, что меня выгонят из этой школы для богатых. Я надеялась, что вернутся мои родители и отколотят меня. Жаль, но этого никогда не произошло.

Я репетировала свой первый выход. Добрый вечер, синьора. Я любезно улыбнусь, когда она откроет мне дверь. Вполне логично, что и она поприветствует меня. Извините, если я вас побеспокоила. Еще одна любезная улыбка и три раза мигнуть. Мне нужно избегать пристального взгляда. Он мог бы стать тревожным. Она мне скажет, я вас слушаю. Не могли бы вы одолжить мне сахару. Новая улыбка, слегка наклонить голову. Я не должна быть слишком напряженной. Это могло бы выдать мое беспокойство. Мне следует быть мягкой, чтобы вступить в ее эмоциональное поле зрения. Она мне ответит, ну конечно, с удовольствием, кивком приглашая меня войти. В этот миг я смогла бы преодолеть первое препятствие. Я бы поблагодарила ее, проходя вперед, не выдавая себя возможной дрожью. В своих мыслях я предпочитала, чтобы Маттео там не было. Предпочитала, чтобы он там был. Он как зачарованный смотрел на меня, стоя в конце коридора. В трусиках. Лукаво мне улыбаясь. Приглашая взглядом подойти к нему. Когда она пойдет на кухню, я бы улизнула с ним в его комнатку. Переполненные чувствами, мы тайком обменялись бы поцелуями и обещаниями. Сегодня вечером в одиннадцать на лестничной площадке. Затем, тяжело дыша, я вернулась бы к входной двери. И вернула бы себе внешнее спокойствие. А мать вернулась бы с баночкой сахара. Она пригласила бы меня назавтра отведать пирожное с айвой. Я улыбнулась бы ей, показав все свои зубы. Так началась бы наша дружба. Так вспыхнула бы первая искра нашей любви с ее сыном. Так было бы положено начало нашей нежнейшей связи. Догонялки на лугу. Воздушные змеи в небе. Повсюду солнце. Радость, которую нужно добыть. Страсть, пожирающая печаль. Пылкая страсть. Необыкновенно красивая. Никакого чувства вины. У любви нет возраста. Нет пола. Господь понял бы. Я перекрестилась, ступив на первую ступеньку. Мне захотелось вставить вибратор в вульву, чтобы приглушить свое нетерпение. Я уже видела их перед собой. Они уже принимают меня. Они и не ожидали другого. Я их так хорошо видела. Так ясно, что на самом деле их увидела. Они спускались с рюкзачками. Вежливо со мной поздоровались. Они поприветствовали прохожую. В это же время старуха с механической рукой распахнула дверь, издеваясь надо мною. Воскликнув, куда я иду такая разряженная. Если бы там была яма, я провалилась бы в нее, прикрыв ее крышкой. В этот миг для меня наступила зима. Снег заполнил мою голову. Ледяной кубик, который ничто не сможет растопить.




Джамария, как слабоумный, сидел в кресле перед телевизором и смотрел телераспродажи. Он пытался представить, как это будет. Ты изо льда. Больше того, не ты. А твой ум. На тебя обрушилось это несчастье и парализовало тебя. Как клоун, я могла искать проблески света даже у свиней. Я видела, как он смотрел. Восхищался кастрюлями. Цена выбита на ручке. Он бормотал. Он начал ворчать. Он попросил меня приготовить ему хороший суп. Он говорил о моркови, которой придают вкус другие овощи. Он меня спрашивал, если я куплю тебя все эти кухонные приспособления, ты более охотно станешь готовить? Я начала варить ужасный суп. Я вытащила его из холодильника. Запечатанный в голубой пакет. В начале варки я добавила в него коричневый кубик, схватив его пинцетом для бровей. Казалось, что он сделан из глины. Я накрывала на стол в наушниках. Я слушала музыку для детей. Что-то подобное тому, что слушал в полдень Маттео внизу во дворе. Между велосипедами они поставили радиоприемник. Я прикрылась занавеской, оставив открытыми только глаза. Я следила за ним, думая, что, возможно, бесполезно искать встречи с ним в его семье. Мне следовало начать действовать по-другому. Лобовое и индивидуальное нападение. Я могла спуститься во двор и отозвать его в сторонку. Оторвать его от группки и поговорить с глазу на глаз. Мне нужно было наплевать на то, что рядом были другие ребята. Эта кривляка с хвостом на голове. Я спустилась бы вниз, выглядя уверенной. Два-три стратегических приема — и он рядом со мной. Мы шли бы совершенно бесцельно, разговаривая. Ведь что-то должно было произойти. По крайней мере я могла бы узнать, можно ли надеяться на любовные приключения. Смогла бы я освободиться от напряжения, желая его. Может быть, узнав его получше, я увижу, что он не такой уж и привлекательный. И тогда я бы сама отступила. Безумие не могло так продолжаться. Без реального сравнения. Контакт.

Мы ужинали, смотря телераспродажи. Продавали керамику из Каподимонте. Приспособление, чтобы давить яблоки с сердцевинкой. Электростимуляторы для мышц. После ужасного опыта он их ненавидел. Во время ужина у меня в глазах стоял вибрирующий зад женщины с наклеенными на него пластырями, из-под которых выходили электропровода. Я думала о джунглях. Я была тигрицей, которая трахала жирафа. Я глядела на суп, думая, если опустить в него лицо, то я окажусь среди диких растений. Я это проделывала, сидя с моими родителями за столом. Я это проделывала, если они ругались, бросая друг в друга вилками. Я чувствовала, что я тигрица, которая, опустив голову в тарелку, оказывалась в лесах Амазонки.

В половине десятого старуха с механической рукой начала кашлять в ванной комнате. У нее был легочный приступ. Ее горло выкручивалось акробатически. Ей было нужно прекратить курить сигареты. Но она их прикуривала одну от другой. Мне было наплевать на все эти предложения для бедняков. Они были порнографическими. Лучше было бы посмотреть один из фильмов, в которых лица женщин были забрызганы спермой. Я хотела пойти посмотреть какой-нибудь порнофильм. Я ему об этом сказала, гримасничая. Анджелика, надеюсь, ты пошутила. Я ему ответила, ты должен понять, что испытываешь, смотря порнофильм не по своей воле. С тех пор как я тебя знаю, ты каждый день склоняешь меня к этому. Ты доведешь меня до самоубийства. Я ему ответила, что не шучу. Он думал, ты сама это делаешь. Он пылко сказал, ты подшучиваешь надо мной. Скажи ему, что ты это делаешь. Я сложила руки, как бы молясь, и продолжала настаивать. Я тебя прошу. Только один раз. Не уверена, что он внимательно меня слушал. Три по цене двух. Семь по цене пяти. Смелее, друзья, звоните. Экономия. Преимущества. Сто по цене семи. Двадцать три по цене двенадцати. Образована семья. Это только в течение месяца. Воспользуйтесь. Выгода. Чего вы ждете, позвоните нам. До пятидесятого звонка телевизор в подарок. Я ползла как червь. Я ползла на четырех лапах. Я тебя прошу, сходим. Я хотела сделать что-нибудь, чтобы встряхнуть его. Приблизить к моему ужасающему психологическому состоянию. Я бы почувствовала себя не такой одинокой. Я себя чувствовала очень одинокой. Насекомое на бесконечной конькобежной дорожке. Как пришла тебе в голову подобная мысль. Ты не могла бы заменить это на что-то другое? Мне не нравятся эти фильмы. Но ты их никогда не видел. Они противоречат моим нравственным устоям. Они грязные. Для него все было грязным. Все было безнравственным. Его посредственность была грязной и безнравственной. Он был королем безнравственной грязи. Мне удалось убедить его. Через полчаса мы подходили к сияющей витрине. Вокруг блестели звезды. Небесный свод. Он попытался убежать. Я тебя прошу, припаркуйся. Я вышла из машины. Он не хотел идти за мной. Теперь я превратилась в палача. Демона, который вел его в царство бесстыдства. Я пойду одна. Я направилась ко входу. Я знала, что он меня догонит. Его воля. Масло, из которого можно вылепить все. Около кассы он был рядом со мной. Складной зонтик. Давно началось? Кассирша читала какой-то комикс. Прическа из начесанных волос. Она ответила, что у подобных фильмов нет ни начала, ни конца. И добавила, они продолжаются. Длинный и узкий зал. Куб цвета клубники. Мы сели в первом ряду. Жеребец трахал блондинку. Пахло спермой. Сидели только очень серьезные мужчины. Казалось, что они следят за тем, как идут торги на бирже. Я помню приятную музыку. В звуковом сопровождении полно заимствований. Джанмария закрывал глаза руками. Я схватила их, чтобы он смотрел. Я крепко, как будто любила его, сжала их. Посмотри, что я чувствую по отношению к тебе. Порнографическое чувство. Ты все то, чем я не хотела бы быть. Ты настоящее, которое я всегда презирала. Я передвинула свои пальцы к его ширинке. Очень твердый член. Возбужден этот святоша. На его губах стала появляться слюна. Как у тех шоферов, которым девочкой я продавала порнографические газетки. Я их нашла в своей отдельной квартирке. Ее я устроила в старом заброшенном грузовике. Иногда после обеда я уединялась там. Единственное мое место. Никакой там дряни. Мне хотелось бы отнести туда и Якопо, но он слишком много весил. Я приезжала туда на велосипеде. Он находился в той яме в поле. Там я начала превращаться в заправскую курилку. Грузовик был крошечным, на кузове был рисунок кофеварки. Он пропах заплесневевшим кофе. Но что-то в нем еще действовало. Мне удалось сдвинуть его дворники. Мне нравилось сидеть в нем. В кузове без стекол. Там был фонарик, который я зажигала. Я немного его обставила. Поставила стул, который нашла в мусорном ящике. Принесла одеяла. Будильник. У меня было даже отопление. Из дома я приносила ведерки с горячей водой, которые в холоде дымились. Там была и кухня. Печечка. Впереди, где были сиденья, я устроила холодильник с пивом, которое у меня свистнули напавшие на меня большие ребята. Это был для меня сильный удар: я пришла в полдень и увидела, что все разорено. Повсюду окурки. Пивные банки на земле. Повсюду мочились. Порнографические газетки в мешочке. Потом я продала их шоферам. На стоянке одного мотеля на национальной дороге. Я положила их в ящики для фруктов. Меня ограбили. Мне пришлось все переделать. Очистить от следов поругания мой оазис красоты. Катитесь к чертям. Я устроилась в грузовике. Газетки я уже хорошо знала. Я прочла всю эту грязь. Я их держала под кроватью в большой коробке вместе с большим вибрирующим снарядом. Он меня потряс, как только я его увидела. Я проверила свое укрытие. Туда могло войти все. Я следила за румынкой, когда она запиралась в уборной со своими инструментами. Это металлическое устройство она вставляла себе между бедер и листала журналы, что-то шепча. Я уже давно мастурбировала, но она была профессионалкой. На стоянку приходили грязные шоферы и покупали у меня газетки. Эти огромные мужики с засученными до самых плечей рукавами. У них изо рта текла слюна. Они меня спрашивали, кто твой папа или твоя мама? Гладили мои щеки своими ручищами, от которых пахло жареной картошкой. Я не отвечала, отворачиваясь от них. Единственное положительное во всей этой истории то, что познакомилась с девочкой, которую искусали клопы. Мариеллой. Дочкой хозяина мотеля с кошками среди тарелок. Она была нежной. Я встретила ее еще раз. Когда она выросла. Как она изменилась. Стала Вероникой, сказочной попкой.

Когда показывали фильм, я смотрела по сторонам. Возможно, я думала, что найду там Маттео. Около меня сидел старичок. Взгляд устремлен на экран. Опустив свои глаза, я увидела в его руках куклу. Пластмассовую куклу. Он крепко ее сжал, как бы боясь, что она сбежит. Раздавались стоны, я смотрела на него. Фразы типа возьми его весь, шлюха. Я хочу воткнуть его тебе в глотку, мерзкая корова. Джанмария фильм увлек. Сжатые губы, лицо исказила гримаса. После фильма, когда мы вышли, то очутились под ветром. Очень сильным ветром, который срывает листья. На глаза мне упали волосы. Я их отвела и увидела его. Того старичка с его игрушкой. Он издали разглядывал меня. Казалось, он появился из травы. Похороненное веками растение, которое неожиданно появляется, измазанное землей. Так, как его лицо. Я повернулась и сделала это. Думать о сказках. О двух людях, которые, не зная друг друга, находят друг друга. Я повернулась и сделала это. Передвинуться, чтобы видеть его перед собой. Я повернулась и сделала это. Я пристально смотрела ему в глаза. Два беловатых следа. Старые шрамы. Я повернулась и сделала это. Остаться очень сильной. Не слушать, Анджелика, пойдем. Я не могла оставить его. Мне не удавалось сделать это. Понять его. Он мне улыбнулся и сделал это. Поднял к небу куклу. Он мне улыбнулся и сделал это. Сидел на земле. На пустой стоянке. Я повернулась и увидела его. Джанмария в машине. Его лицо за стеклом. Картина, которую нужно видеть. Вспышка огней там вверху. Оправа из беспощадного света. Впереди сияет вывеска. Задранная ветром юбка. Нагнувшийся к земле человек. Он тер своей очень твердой куклой по мне. По моим ногам. Между бедер. По коже. Все сильнее по моей вульве. Взрыв, как при родах. Я чувствовала, как его кукла прижимается к моим трусам. Я чувствовала бессмысленность существования. Безумие, к которому ведет ее понимание. Джанмария вновь стал приводить меня в чувство. А я продолжала смотреть на них. Лежащий на земле старик. Перед рождением. Брошенная на пустынной стоянке кукла.




Бессчетное число раз ты возрождаешься и стреляешь. Бессчетное число раз ты не падаешь и идешь вперед. Ты могла бы ненавидеть то солнце, которое появилось. Это пламенное лето. Зеленые листья и жуков. Разноцветные камышинки. Проклятые страсти. Текущую в тебе кровь. Все отпущенное тебе время. Ты могла бы ненавидеть и отколотить его. Вырыть руками яму. Вместо этого бросок. Ты пробуешь еще один раз. Свою бессознательность ты используешь до самого конца. Ты пластмассовая кукла, которую бросили на стоянке. Буря тебя не сломила. Ты смело пошла ей навстречу. С высоко поднятой головой. Вперед, в поход. В шесть тридцать я спустилась во двор. Маттео, как всегда вечером, находился там. Я вышла с обезьянкой на плече. Экзотический мазок. Мой снаряд. Я его использую, чтобы поразить его. Чтобы привлечь его. На мне очень короткое платье. Для обесчещенной кровосмешением пятнадцатилетней девчонки. Хвостики по бокам, чтобы я казалась более молодой. Я чувствовала себя хрупкой. Испуганной. Не падай духом. Ты непобедима. Я ощущала себя школьницей, которая впервые открыто лизала яйца. Два глубоких вдоха. Необходимо собраться, чтобы не растеряться. Расслабь мышцы лица. Схватки влагалища. Юношеские признаки желания. Первое страстное влечение к мальчикам. Слюна высохла, как вода в ризотто. Я увидела их всех вместе. Они расположились направо. Облепившие падаль мухи. Не романтичное сравнение, но весьма эффективное при их описании. Что-то находилось слева. Я приближалась насвистывая. Я перестала свистеть, чтобы свист не подпортил очарования. Я внимательно смотрела на траву, как будто искала в ней микроскопические грибы. Я просто отправилась погулять. Обычная прогулка на свежем воздухе. Он был в красной майке. Блестящие, как чистый шелк, волосы. Совершенство статуи, представляющей красоту. Со сверхчеловеческими и поразительными качествами. Обладающий сверхвластью. Я думала, сейчас он меня увидит и не устоит. Мне даже нет необходимости подзывать его. Улыбаясь, он шел мне навстречу. Я очень сильно надеялась, что этого не сделают и другие. Их всех вместе я не хочу. Окружение. Вопросы. Гладят мою обезьянку. В то время как я раздумывала, повернулась девочка в шляпе. Увидев меня, она просто остолбенела. Озадаченная, она косо посматривала на меня. Как будто увидела что-то непонятное. Бэмби-носорога. Человека-слона. Чудовище из цирка. Она рассмеялась. Эта говнюшка это сделала. Никто и никогда так надо мной не смеялся. Без всякого стеснения. Она держалась за живот. Она вся покраснела. Другие последовали ее примеру. И началось веселье. Коршуны с металлическими зубами. Только Маттео стоял молча. Он смотрел на меня очень печально. Не знаю, сколько времени я провела под этой бомбардировкой. Она меня стерла с лица земли. У меня не было сил уйти. Я стояла неподвижно. Я защищала Сувенир. Я прикрыла обезьянку руками. Она не могла защитить себя. Она не была такой, как я. Выдерживающей удар бомбы. Сколько унижения. Сколько дерьма. Я вернулась, волоча по земле ноги. Когда я закрыла дверь, то дала волю своей злости. Я побежала и взяла ведро. Наполнила его водой. Теперь я вылью его на этих ублюдков. Вы только мерзкие свиньи. Я опустилась на колени около окна. Ведро дотащила до террасы. Я слышала их смех. Кристально чистый. Детский. Прозрачный, как вода в ручейках. Как смеялась эта падаль. Посмеивались девочки танцевальных курсов. Они смеялись до упаду. Как их развеселила эта чокнутая с хвостиками и обезьянкой. Они напишут обо мне сочинение. «Чокнутая из дворца». Смеялись даже куры. Целые куриные стаи надорвали от смеха животики. Ты рассмешишь даже кур, как говорила мне румынка. Все вызывали у меня отвращение. Даже Маттео был мне противен. Этот трус. Этот слизняк, этот говнюк, который меня не защитил. Как будто бы он никогда меня не видел. Не был со мною знаком. Я стала чувствовать себя, как Алиса. Как она, когда превратилась в гигантшу и никто ее не чувствовал. И никто не помог ей, когда она плакала. У меня начали удлиняться ноги. Руки высунулись из окон. Я проламывала стены, вырастая после совершенной мною ошибки. Мои конечности превратились в ростки, ищущие почву. Они опускались на ту толпу, которая пыталась закидать меня камнями. Мои ноги спускались сверху, давя толпу. Все бежали, ища спасения. Все кричали. Они указывали на меня пальцами. Посмотрите, чокнутая убийца. Повсюду были указательные пальцы. У них их было восемь. Четыре на руках. Четыре других пальца высунулись из висков. В то время, как они указывали на меня, они растопырились. Высовывались отовсюду. Я их привлекала к себе. Они вонзались в мою плоть, как стрелы. Из ранок текла кровь. Святой Себастьян в образе женщины с воткнувшимися в ее тело указательными пальцами. Растянувшись на террасе, я сжимала ведро. Ворон, каркая, перелетал с одного дерева на другое. Коршун, ищущий падаль. Он ждал, что я умру от стыда. Я сунула голову в ведро. Вода была ледяной. Точный удар. Туда внутрь. Под воду. Без воздуха. Тихий океан одиночества.




Я чувствую опустошение. Теперь. После всего того, что случилось. Чувствовать, что ты жертва. Что ты безобразна. Мое одиночество разрасталось. Я превращалась в невыводимое пятно. Ты его надеваешь, как будто это твое праздничное платье. То, с лентами на шее. Оно тебя вешает. Подвешивает тебя подальше от всех. В царство распятий. На тебе клеймо. Как будто ты мясная корова, ждущая палача, который поставит тебя на колени. Он выстрелит тебе в голову. Ты почувствуешь то, что было выбрано для тебя. Родиться и постоянно чувствовать приближение смерти. И ты не знаешь, родилась ли ты. Может, этого никогда не произошло. Наверняка ты знаешь только одно. Ты всегда должна очень много страдать. Ты избранная с опустошительной чувствительностью. Что бы ни произошло, ты чувствуешь это вдвойне. Что бы ты ни увидела, ты видишь это в совершенной форме. Ты так извращаешь это, что можешь преступить формы. Ты знаешь все. Тебе знакомы все детали. Ты не можешь этого отрицать. Не можешь немного обмануть себя. Тебе была задана программа, когда ты еще находилась в животе матери. Чтобы удвоить услышанное. Тебе кто-то нашептывает на ушко. Он рассказывает тебе, как обстоят дела. Досконально. Ты настолько ясно все видишь, что твои надежды гаснут. Поэтому-то ты если думаешь, все противопоставляешь. Чтобы компенсировать ясность неясностью. Ты знаешь все. Ты знаешь все. Ты знаешь все, боже мой. Ты вышла из матки. Так было. Ты узнала все очень скоро. Я пыталась обманывать себя. Теперь я прекращу заниматься этим. Потому что я действительно думала об отречении. Чтобы можно было повесить оружие на гвоздь. Немного уступить этой борьбе, которая и есть жизнь. Закрыть глаза. Сказать себе, теперь я прекращаю. Я прекращаю страдать. Анестезирую свой ум. Займу свое место. Войду в свое укрытие и буду ждать. Я найду мужчину, как делают другие, и забуду. Забуду о своей ублюдочной судьбе, которая уничтожила меня, лишив меня всего. Сделав меня ничем. Я это принимаю. Чего еще мне ждать. Дай мне силы, скажи мне. Если ты меня спрашиваешь, что я испытываю, я буду хранить молчание. Молчать. Я часами смотрю на тебя и хотела только одного, чтобы ты меня преобразил. Стер мою историю. Вновь нарисовал все, начиная с дня моего рождения. Когда я появилась на свет. Кричала. Я не скверная. Даже не несчастная. У меня неистовство того, кто умеет думать о себе. Потому что эта жизнь — револьвер, который уничтожит твое лицо. Потому что это несправедливо. Потому что я не могу ненавидеть. Ненавидеть себя. Ненавидеть того, кто мне принес зло. И потом, это так сложно понять. Понять себя. Смятение. Его границы. Передвижения. Восторги. Замешательство. Иллюзии. Потерянность. Отступление. Реакции. Существовать. Понимать. Анализировать. Действительно жить. Просвети меня. Покажи мне прелесть существования. Многочисленные радости. Приятные неожиданности. Обманы. Военные хитрости. Красота этого пути. Его времена года. Вступить в неизвестные года. Принять их. Понять их. Собрать плоды. Сесть на лавочку. Ожидать смерти. Отправиться в гостиничку. Влюбляться, а потом покончить с влюбленностью. Посмотреть на себя в зеркало. Медленно, чтобы не узнать себя. Залиться слезами. Породить невероятное. Следить за его ростом. Следовать за ним. Смущаться. Расстаться с детством. Жить так, как будто его никогда не было. Познакомиться с чудовищами той действительности, которая тебя раздавила. Поставить их в ряд. Разбить их наголову. Быть терпеливой. Не терять ясности. Избегать всякой паники. Быть мужественной. Быть сильной. Преобразить любовь в привязанность. Оставаться с ней на всю жизнь, а потом потеряться. Один раз заняться любовью, а потом сотни раз. Оставаться внутри теми же. Но снаружи постепенно меняться. Невероятно развращенные. С отметиной. Потерпевшие поражение. Бессильные. С костылями. Дворняжки на поводке. Постарайся убедить меня, что все это приятно. Родиться и начать запись. Как будто недостаточно, есть и другой. Другой, который не ты. И все, что тебя окружает. Твое окружение. Место, в которое тебя поместили. Семья. Сердце. Тело. Имя. Звезды. Встречи. Мозг. Душа. Зад. Год. Город. Родители. Судьба. И так далее. Возможно, я ужасна, но я этого не хотела. Я всегда об этом говорила. Я не хочу понимать. Упасть. В темноту. Я там внутри. Я начну все с начала. Маттео на ступеньках. Ребенок с тем, что у меня было отнято. Мое детство и отрочество. Потому что я хотела бы держать его со своими куклами. Возможно, это безумие, но безумие — это желание. Я желала того, чем я никогда не была, потому что мне этого не разрешали. Я желала вернуться туда, где я была. Я этого очень сильно хотела. Вдруг вернуться туда, где я была, и впервые начать жить всерьез. Вдруг. Внезапно. Как нравится мне. Вдруг. Внезапно. Найти.

Необъятное. Перевертывающие тебя очень сильные чувства. Заполняет тебя. Приводит в восторг. Уводит тебя далеко. Очень далеко. Ослепляет. Завладевает тобой. Твоя легкость. Сила. Невероятная и свежая мощь. Дождик при ярком солнце. Только что скошенная трава. Праздничные запахи. Где все только начинается и останавливается. Остаться в подвешенном состоянии. Никогда не терзаться. Закончить. Постареть. Изменить свой цвет. Те же яркие и нежные тона. Мягкие и обволакивающие. Бесконечные. Преображающие реальность. Неподвижная вещь в твоем непобедимом теле. Ты мчишься, как на конках. Быстро. Прекрасно. Всегда оставаться детьми. Я, которая никогда не была ребенком, хотела бы побыть им хотя бы один раз. Он тотчас стал для меня ребенком. Возмездием. Чтобы вернуть мне то, что у меня отняли, а я этого даже не заметила. Об этом я узнаю только по прошествии времени. Только когда все закончится. Я хотела бы быть им. Занять его место.




Выстрел


Шел мелкий дождик. Горьковатый. Постоянно запотевшие стены казались покрытыми тусклой фольгой. Из-за размеренного гудения у меня в ушах огромные пробки. Я в который раз скрылась в ванной. Заперев замок на два оборота. Чтобы находиться подальше от свекрови. Эта змеюка пришла на закате. Я спаслась, пустив воду. Забаррикадировавшись в ванной, я слышала, с каким воодушевлением она меня ругала. Опустошиться. Все из себя выкинуть, чтобы возродиться. Она издавала невероятные пощелкивающие звуки. Я думаю, что слова «перепускной клапан» лучше всего объясняют суть этой женщины. Она доведет тебя до геморроя. Это говорила она, постукивая костяшками пальцев по двери. Она доведет тебя до геморроя, если будет давать тебе слишком горячую воду. Она старалась заставить меня выйти из укрытия. Чтобы иметь перед глазами свою жертву. Анджелика, посмотри на этот сыр с плесенью. Ты забыла его в холодильнике. Гудение давало мне возможность не быть там. Огромный комар с гофрированными крылышками летал, оглушая меня. Месть. Именно она полностью меня поглотила. Прекрасное огромное жало. Я сидела в ванне одетая. Все еще с девичьими хвостиками. И в платьице выше колен. Я не сняла даже туфли. Я сидела в керамической яме, ожидая, когда она наполнится до краев. Я видела Маттео, сделанного из зубов. Ничего другого в его теле не было. Только кости челюсти создавали его формы. Он жевал. Глотал. Переваривал все мечты. Месть. Именно она полностью меня поглотила. Прекрасное огромное жало. Бьюсь об заклад. Ты мне заплатишь. Не сомневайся. Впервые в жизни я была так сильно взбешена. Я била по воде кулаками. Делала вид, как будто он был шампунем. Он Маттео. Это дрянцо. Я вылила целую бутылку. Колотила по воде так, что получилась кашица. Розовая и густая пена. Я вспоминала себя маленькую. Когда я устраивала борьбу в ванне. Я это делала, когда мне звонили эти говнюки. Мои родители время от времени звонили мне. Находясь за границей, они говорили с дочкой. Они спрашивали, выросла ли я. Только это. Они прятались в телефонной трубке. Очень пронзительный голос. Как у мальчишек на каникулах. Мне было неприятно слушать их чириканье. Мне было неприятно их равнодушие. Когда я их слышала, они совсем не волновали меня. Да плевать мне на них. Теперь я могла выжить. Я клала телефонную трубку среди безделушек. Наполняла водой ванну. Погружалась в нее, притворяясь, что тону. Я опускала голову на самое дно. Зажимала нос пальцами и считала. Остров был далеко. Никто не пытался спасти меня. Я сражалась с гигантскими рыбами. С обезьянами-убийцами. С жуткими медузами. Я их раздавливала руками. Купальную шапочку я надевала, как шлем. Иногда у меня было и оружие. Губки с деревянной ручкой. На острове находились мои родители. На шезлонгах. Они загорали. Потягивали через украшенную бумажным ананасом трубочку коктейли. Они видели, как я вся напрягалась, чтобы выстоять. Они не смещались ни на миллиметр. Они намазывали себя маслом, сравнивая цвет своих рук. Они смотрели на танцы аборигенов. Я думала о гадких вещах, когда мне очень сильно не хватало их. Я ввязывалась в бой, чтобы отвлечь себя от желания. Желания вновь иметь их. Вновь жить в семье. Однако иногда случались и несчастья. Когда я о чем-то грезила, меня вдруг охватывала нежность. Я вспоминала, как мой отец брал меня в машину и сажал за руль. Его губы на моих волосах. Его лицо на моей голове. Или же когда моя мать пошла купить мне кофточку на день рождения. Она побежала под дождем. Без зонта. Я следила, стоя у окна, как она бежит к магазину «Очаровательный». В «Очаровательном» продавались вещи только для богатых девочек. Когда я смотрела на нее, то видела женщину без пальто в снежной круговерти. И мне казалось, что она ведет борьбу, чтобы добраться до вершины горы и принести мне в подарок что-то красивое. В тот день я видела не свою мать, но отчаяние нищеты. Или же я вспоминала, как мне было хорошо, когда они брали меня в свою спальню. Они оба были рядом со мной. Тепло их тел. Это было прекрасно. Чем лучше были воспоминания, тем больше я их ненавидела. Если они меня очень сильно ранили, то я входила в неосвещенный лифт. Я опускалась и поднималась в нем по крайней мере раз двадцать. С первого этажа до того, где находилась я, и далее. Как в машине времени.

В машине времени я перенеслась назад и стала бить кулаками по тому шампуню. В тот полдень я подошла к Маттео. С обезьяной на моем плече. Как я рада видеть его. Он бежит мне навстречу, улыбаясь. Он бросил всех своих приятелей, чтобы идти со мной. Чтобы говорить со мной. Чтобы поцеловать меня за деревом. Чтобы сказать мне, ты прекрасна. Догоняя друг друга, мы смеялись бы. В этот миг я бы покинула свою жизнь. Всю. Прочь. Быстрее. К другой земле. На поиски радости. Той, внеземной.




Поднимается переливающаяся, как опал, луна. Полностью круглая. Завывания. Я их испускаю, когда молчу. Марионетка в руках энного поражения. Я видела этот предмет обожания романтиков. За ним ухаживали звезды. Кто знает, сколько обнимающихся в полях. Кто знает, почему перед моими глазами возникло поле. Быть может, торжествующее лето зародило во мне эту мысль. Высокие колосья, как колыбель для любовников. Кто знает, как им хорошо. Они на самом деле развлекаются. Ликование. Уничтоженная, я присутствовала при чем-то другом.

Джанмария возился с «покупкой для интеллигентного человека». Он разлегся на кресле. Половина тела на столе. Читал «инструкции для самообразования». Он купил шахматную доску на какой-то важной телераспродаже. Деревянная коробка, украшенная шахматным рисунком. «Хобби для интеллектуала, которому нужно отвлечься». Она прибыла недавно, и ее нужно было оплатить наложенным платежом. Он печально ее взял. Именно печально. Осторожно положил на стол, чтобы развернуть. Очень осторожно. Казалось, он боится, что коробка взорвется в его руках. Между нами разгорелся спор. В восемь тридцать. На нижний этаж. Почему-то мой муж считал, что я должна помогать ему. Почему-то он считал, что я должна присутствовать, как та, другая, жена его противника. Они назначили встречу. Я не знала, знаком ли он с кем-нибудь кроме меня в этом доме. Они случайно познакомились, сказал он. Именно тот жилец заинтересовал его. Он делал образцы. И одолжил ему образец, чтобы обучить его. Не желая этого, я следила за ними. В тапочках. После того, что произошло, я не знала, куда мне податься. От злости я билась головой. Измазала ее какашками. Я хотела отомстить. Мы спустились вниз гуськом. Я шла за этим человекообразным. Узкие плечи и толстый зад. Мы уже давно не трахались. После просмотра порнографического фильма он стал девственником. Начал читать Библию. Я не чувствовала, что мне его не хватает. Так было лучше. Катись к чертям собачьим.

Нас, открыв дверь, у входа поджидала женщина в гимнастическом костюме. Длинные волосы завязаны лентами. Было понятно, что голой она могла бы соблазнить даже мертвеца. Она представилась, но этого я не помню. Я видела те головы. Головы оленей, как картины, висели на серовато-розовых стенах. Охотничьи трофеи. Это ее муж убил оленей в лесу. Низенький, но сексуальный мужичок. Животное для случки. Он был в облегающих джинсах с выцветшей ширинкой. Банный махровый халат распахнут на груди. Когда он взял меня за руку, мне захотелось сосать его соски. Дикая похоть. К выросшему кабану. Вот что было мне нужно, чтобы утереть нос этому презренному мальчишке. Отправить его подальше раз и навсегда, чтобы он оттрахал меня. Как гордилась бы моя свекровь. Я начинала рассуждать, как она. Скисать. И не один раз. Раз и навсегда, а потом убирайся вон, дерьмовый сопляк. Убирайтесь вон, смущающие меня желания и непривычные страсти. Боже мой, я опять стану такой, какой была. Обычной трахалкой. С обычной вульвой. С обычным траханием. С обычными мужчинами, которые загоняют его внутрь. И говорят тебе, соси его весь. Или же я хочу насладиться тобой, как шлюхой. Или же я сейчас я раскрою тебя, как раковину. Или же у тебя течка, как у настоящей суки. Да, вот эта музыка как раз для моих ушей. Это тебе не догонялки в лугах и другие глупости. Это тебе не Джанмария и его Библия. Я родилась для другого. Я должна вернуться к своему началу. В этой квартире я никого не видела. Только тот член. Тот инструмент-освободитель. Мы сели за круглый стол. Расположились так, как будто готовились к спиритическому сеансу. Стояли две большие чашки с нарисованными по краям Тополино и Минни. В них дымился отвар из трав. Я бы сейчас выжрала бутылку водки. Я уставилась на губы противника, прихлебывавшие это варево. Я изучала его руки в кольцах, когда он передвигал шахматы. Я пыталась представить, как он сжимает ими свой член. Мастурбирует перед зеркалом. Наверно, он у него очень большой. Джанмария развлекался, время от времени поглаживая мои щеки. Он ласкал хомячка. Он часто моргал. Я хотела, чтобы он навсегда закрыл глаза. Он не знал, что я возбуждена так, что у меня трясутся бедра. Кто знает, какой длины этот выставочный член. Какова его окружность. Цвет. Запах. Форма. Прямой ли он. Или искривлен влево. Дубинка, чтобы опустошить историю. Отколотить безумие. Наказать красоту, которую так старательно ищут. Жена сидела рядом с ним. Она пыталась войти в доверие. Поворачивалась ко мне, чтобы поговорить, как примерная домохозяйка. С важным видом сообщала, что очень важно мыть тарелки моющим средством с лимоном. А также столовые приборы. Вилки. Двойными губками. Она запуталась в своих неясных советах. Я урывками улавливала их смысл. Они напоминали брызги. В садике с цикламенами был некрасивый насос. Струя воды из него никогда не могла попасть в меня. И меня совсем не привлекали эти ее разговоры о том, как она ловко управляется с домашними делами. Я представляла ее с мужем. В кровати. Она как овечка с набедренной повязкой. Он из своих яиц вытаскивает огромный член. Он у него светится. Я видала, как бесконечно удлиняется в темноте. Входит в нее. Выходит из ее рта. Я продолжала хитро, время от времени потреблять его. Чтобы не заметили, насколько меня захватило желание страстного спаривания. Он заметил, что я умираю от желания переспать с ним. Мы обменялись соответствующими взглядами. Дело сделано. Победа у моих дверей. Я достигла цели, не приложив никаких усилий. Реванш. В конце партии мы оказались рядом друг с другом. Мы касались друг друга, сидя на диване и мило разговаривая. Джанмария с его женой разглядывал фотографии. Сделанные на отдыхе. Они сидели рядом друг с другом под оленями. Я даже подумала о коллективном траханье. Гигантская оргия под выступающими из серовато-розовых стен оленьими головами. Во время разговора он рассказал, что продает рождественские куличи. Ну и дерьмовый горемыка. Я вытаращила глаза, как идиотка. Воскликнула, это невероятно. Восхитительная работа, Я обожаю эти сладости, я их люблю больше всего на свете. Я, вздохнув, добавила, жаль, что сейчас их нельзя найти. Прижав руку к сердцу. Его птичка разместилась среди моих грудей. Скорбное выражение. Как у шлюхи в период простоя. Он предложил немедленно удовлетворить мое желание. Никаких проблем. Я их получу завтра. Я взволнованно его спросила, ты в самом деле думаешь, что это возможно? Я продам их тебе по цене фабрики. Я заказала двадцать штук. Джанмария пожурил меня за неосмотрительную покупку. А я думала о противнике. Я находила, что он чем-то похож на отца Мариеллы. Девочки, искусанной клопами.

И у ее отца было много колец. Распухшая ширинка между ногами. Лицо мужика, трахающего самок. А его жена была похожа на седоватую, сгорбленную служанку. У Мариеллы была и сестра, которая спала со всеми клиентами. Она носила тапочки, украшенные птичьими перьями. Как мне не хватало этой моей подруги-подростка. Веронике, сказочной попке, не удалось заполнить ее потерю. Мне не хватало всего в ней. Даже ее ног, покрытых, как ее лицо и руки, какими-то прыщиками. Она была очень сухой. Непричесанной. Опустившейся. В тот полдень с порнографическими газетенками она стояла под деревом, глядя на меня. Потом спросила, пойду ли я с ней в контору ее отца, чтобы поиграть там с телефонами. Мы вошли в эту грязную гостиничку. Кошки даже в углах. Когда мы шли, к полу приклеивались подошвы. Контора была засыпана порошком от клопов. Мы давили их пресс-папье в форме слитка. Мы сидели, окруженные кошками, и наугад набирали номера. Если нам кто-нибудь отвечал, мы выкрикивали ругательства. Мариелла мне нравилась. Она была такой же несчастной, как и я. Не носила трусиков. Ее раздражали резинки. Она говорила по-французски, придумывая его. Она бормотала слова, не выговаривая «р» и шевеля ягодицами. Ей также нравилось противоречить. Как Сатане. Она все время смотрела фильмы ужасов и совсем не пугалась. Иногда я приглашала ее в свою отдельную квартирку. Попить чаю с печеньем. Она приходила с говорящей куклой. Делала вид, как будто она ее дочка. Все время била ее, потому что та не сидела спокойно. И я изливала свою злость на эту горемыку. Мы ее били по голове метлой. Это превратилось в чудовищную игру. Мы отделывали ее как Сидорову козу. Потом выбрасывали из грузовичка. Прямо в снег. Но больше всего нам нравилось притворяться, как будто мы убегаем. Я садилась за руль. Она рядом со мной с чемоданчиком. Она просила меня ехать медленно. Повсюду повороты. Но нам было все равно. Мы мчались очень быстро. У нас были свои уловки. Туман, который выходил из выхлопной трубы. Отходящие от зеркальца лазерные лучи. Из кассы она воровала деньги на сигареты. На пиво. Я заразила ее пороками. Мы напивались как безумные. Смеялись из-за пустяков. Другие детишки из нашего квартала называли нас две бедняжки. Они устраивали засады. Нападали на нас. Ждали, когда мы уйдем. Они стреляли в нас из духового ружья. Приклеивали гипс к волосам. На лицо. Но нас это не огорчало. Мы говорили, что мы сильнее их. Мы так говорили, когда что-то случалось. Мы говорили, что мы сильнее их. Мне очень сильно не хватало Мариеллы. Я бы хотела вновь увидеть ее. Вернуть чудесный грузовичок. Запустить его. Сильно нажать на акселератор. Второй раз желала смерти. Передо мной этот мальчишка. Недалеко. Разбег. Взрезаться в асфальт. Включить лазерные лучи. Туман из выхлопной трубы. Нажать на газ и наехать на него. Лететь на полной скорости и сделать из него лепешку.




Я была готова. Проститутка, которая принимает своего клиента. Была как сестра Мариеллы. Звучит рок-музыка. На моих губах блестящая красная помада. Намазалась увлажняющим кремом. Я хотела, чтобы он скользил. Я, давно не тренировалась. Я сделала упражнения для живота, чтобы он стал плоским. Упражнения для ягодиц. Они должны быть красивыми и крепкими. Не посрамить атаки. Украшения. Крохотные трусики-стринги, чтобы максимально открыть ягодицы. Прозрачный лифчик, чтобы были видны соски. Халат со шлейфом. Надушить шею. Он ее укусит, стоя сзади, чтобы трахать меня. На голове у обезьяны я завязала бант. И она должна была быть на все сто. Наконец-то ты поняла, что родилась, чтобы заниматься этим. Никакие разглагольствования тебе не нужны. Ты вернулась к самой себе. Выкинь этого малыша. Вперед, на приступ. Отпустить швартовы. В открытое море. Ты на плоту. Следуй за волнами. Двигай тазом. Развращенность. Сделай свой выбор. Еще семь дней. Одна неделя. Потом ты убежишь. Покинешь Джанмария. Маттео. Свекровь. Оставишь во власти потока. Оттолкнись. Прозвенел звонок. Твой момент наступил. Открой дверь. Разведи ноги. Откройся вся. Он стоял там. Как столб у самого входа. Руки лежат на ширинке. Ударом ноги он толкнул коробищу в дом. Какое зверское нетерпение. Если бы я не взяла его в рот. Если бы я сразу же этого не сделала, я бы скрылась под кроватью. Потом я не была слишком уверена. Ведь речь шла о замене. Я заменяла мальчишку этим боровом. Криминальная хроника вместо сказки. Я схватила его губами, и меня затошнило. Противник выл, сжимая мою голову. Сжав зубы, он бормотал, и я тотчас поняла, что я шлюха. Шлюха. Я была шлюха. Я вынула его изо рта. Я вынула их все. Я разворачивала куличи, чтобы уничтожить то отвращение, которое я испытывала к самой себе. Я стояла на четвереньках. На ковре. Я их кусала. Я их ела, пока он сзади гигиенически трахал меня. Он трахал шлюху. Подбежала обезьянка и стала хватать кусочки с миндалем. И спокойно откусывала их передо мной. Он мычал при каждом трахе. Дважды, жуя, и я получила наслаждение. Травка. Овчары с отарами овец. Загоны для животных. Прутья, чтобы отгонять их в сторону. Когда он ушел, я двумя ногами запрыгнула на эти сладости. И все их растоптала. Как будто мне было восемь лет и был конец года. Со мной это произошло в том возрасте. В тот день. В доме все вверх дном. Все возбуждены. Мои родители готовятся к празднику. К костюмированному балу. Празднику в замке. Одежда, купленная в фирменных магазинах. У моего отца красивый костюм. У нее платье со шлейфом. Как требует этикет. Прозрачное. Прическа. А какой макияж. Дома переполох. Все готовятся. Все бегают. Я стала невидимкой. Они меня не видели. Я в кресле с плюшевым мишкой. В пижаме. Холодный суп. Я надеялась, что они скажут, и ты пойдешь с нами. Надень туфли. Как у куклы. Из блестящего лака. А потом ласки. Как мне их не хватало. Как они бегали. Нервные. Взвинченные. Глаза блестят. Сережки. Они меня спросили, мы достаточно очаровательны? Мы опаздываем. Мы запрем тебя на ключ. Не открывай дверь, если кто-нибудь будет звонить или: стучать. Моя мать поставила на стол два кулича. Она сказала, выбери из них один для празднования. Этот особый с миндалем. А второй обычный. Решай, какой тебе больше нравится. Они ушли, натягивая пальто. Поцелуй в голову. Быстрее, как Золушка. Я осталась дома. Запертая на ключ. Меня охватила паника. Я стучала соседям, надеясь, что они меня услышат. Придут и заберут меня к себе, в свою гостиную. Но у них радио было включено на полную мощь. Они оглохли от музыки. Мне было страшно. Я боялась, что мои родители не вернутся. Приедут пожарники и освободят меня. Я видела, как они карабкаются по стене. Спускаются с вертолетов. Я превращалась в пожар. Меня нужно было потушить. В тот вечер я чувствовала себя не девочкой, а огнем, который нужно укротить брандспойтами. Я была одна. С соседями, слух которых разрушили радиопрограммы. Чувство полной беспомощности. Вдруг я посмотрела на куличи. В них было все. Одиночество. Семья. Мушмула. Лампа для загара. Кошмары. Тоска. Я вынула их из коробок. Положила на пол. Я дрожала от желания. От гнева. Я надела резиновые сапожки, в которых я ходила под дождем. Разбежалась. И запрыгнула на куличи. Я давила их каблуками. Носками. Я со злобой колотила их. Почти целый час. Пока я не упала на пол. Обессиленная. После секса с тем противником я стала изгонять злых духов. Я била их ногами. Без сапожек. Но с той же яростью, что и тот раз. Я проворно их уничтожала. Один за другим. Безжалостно. Не останавливаясь. Несколько штук я выкинула с террасы. Из окна спальни. Прямо на машины. Я видела, как они устремляются вниз и разбиваются. Я не испытывала никаких чувств. Я испытывала все. Целая гамма противоречивых чувств. Карликовых и гигантских. Худосочных и тучных. Муравьиных и слоновьих. Японских и африканских. Огонь и вода. В тот вечер Джанмария увидел, что я лежу на полу среди рождественской бойни. Его голос. Только четыре слова. Ты должна. Вернуться к психиатру.




Выкинуть из головы. Я настолько ее выкинула, что мне удалось смотреть на нее. Она была передо мной. Я могла бы схватить ее. Бросить ей в лицо. Свою голову в лицо свекрови. Она прибыла в первой половине дня. Я находилась в биде, когда она открыла дверь. У меня горела вульва после секса с противником. У меня горело в животе из-за с жадностью съеденных мною куличей. Вчера вечером я вымыла пол. Молча приготовила суп. И он ничего не сказал мне. Он думал, что я сумасшедшая. Анджелика, ты, как всегда, в туалете, черт тебя подери. У тебя понос или что-то другое? Выходи, мне нужно поговорить с тобой. Подчинившись, я очутилась перед нею. Она говорила, сохраняя ритм. Отчетливо выговаривала слова, выделяя их. Анджелика, не говори мне нет. Я не могла сказать ей этого. Я победила в лотерее «Красивая и здоровая». Получила приглашение на двоих. Она победила. Я победила в розыгрыше. Вот это принесло мне победу. Я заполнила бланк. Я это сделала. Его я нашла в пачке порошка «Пятноля». Я его нашла там. И победила! Она победила. Мы должны идти. Я должна идти туда. Я должна идти туда? Какой апокалипсический вопрос. Она, колыхаясь, стояла передо мной. Сначала весь свой вес на левую ногу. Потом на правую. Маятник мастодонтских часов. Массивная древесина. Вверху форточка. Она открывалась, чтобы изрыгать проклятия. Меня из нее вытолкнула маленькая пружинка. Мое тело покрывалось перьями. Появились крылышки. Оранжевый клюв. Вздрогнув, я закуковала. Я вновь стала прятаться в свою раковину. Анджелика, почему бы тебе не освятить эту зверюшку, раз и навсегда? Я видела в документальном фильме, что негры так делают. Они относят их в церковь, чтобы изгнать из них дьявола. Это мне нужно было туда пойти, чтобы мою голову окропили святой водой. Чтобы я смогла справиться с жуткими видениями. Тем проклятым подростком, который скрывался в моих жилах. Несмотря на то что я его поколотила, он все время выглядывал из крови. Сопротивлялся всем нападениям. Если я произносила его имя, то начинала судорожно желать его. Сувенир вцепилась в мою ногу. Обезьянка пряталась за моей икрой. Покинув это место, я заберу ее с собой. Потому что теперь я была уверена, что сделаю это. Я еще не знала, куда мне пойти. Куда глаза глядят. Собирать яблоки. Груши. Абрикосы. В деревню. На свежий воздух. Поют петухи. Коровы щиплют травку. Жизнь среди зелени. На станции. Бродяжка с обезьянкой. Прохожие. Постель из картона. Постоянное пьянство. Огромные бутылки. Грязные волосы. В монастыре. Стоять на коленях. Скрестив руки. Чистилище. Читать молитвы. Есть облатки. Сохранять чистоту. Стать невестой Бога. Возжигать ладан. Ей я сказала, что пойду. Удар головой. Я приняла это приглашение. Ты знаешь, какое там веселье. Как яростно я могла бы сопротивляться. Как я нанесла бы ей поражение. Но я предпочла, чтобы она подчинила меня себе еще один раз. Чтобы ей больше не представился случай сделать это еще раз. Ты отсутствуешь. Занавески сняты. Давай пойдем. Мы опаздываем. Со своим будильником она была белым кроликом. Твое место в печке. Максимальная температура. На гарнир жареная картошка. Она взяла меня за руку. Я следовала за ней, чтобы подвергнуть себя пытке массажами. Убийца. На плахе. В таком настроении я отправлялась в эстетический центр.

Мы поехали на машине. На красной малолитражке с сиденьями, покрытыми связанными крючком ковриками. Мы тронулись. Она сидела неподвижно. Подняв голову. На первом сиденье. Никогда не меняла скорость. На ветровом стекле магнит удерживает лицо ее сына. Овал, покрытый пластиком. Внизу написано «Господи, отврати от него беды». Господи, отврати от меня это очередное мучение. Дорога казалась бесконечной. Мы ехали на другую сторону земли. Она вела машину очень медленно. Прижимаясь к кромке тротуара. По желтой линии. Ближе к обочине. Она проклинала всех, кто ехал быстрее. Бедняги, мы же не на магистрали! Я сжимала зубы, чтобы не укусить ее. Когда мы наконец добрались до места парковки, я вздохнула, открыв рот. Возблагодарим небеса. Анджелика, хоть один раз постарайся подождать меня. На двери висел звонок с фотографией очень худой женщины. Я позвонила и очутилась в богадельне. Свекровь стояла за мною, позволив мне выйти на открытое место. Она боялась какого-нибудь подвоха. Может быть, нас изнасилуют. Похитят. Там сидели семидесятилетние синьоры. В их окружении я могла считать себя сосущей и лижущей лолитой. Нимфеткой. Меня эти пожилые дамы окружали, как гарнир. Лососи с чешуйчатой кожей, которым придадут силы сатанинские обряды. Скрестив руки, они читали журналы. У них уже все кончено. Они печальны. Трупы в юбке до колена. Анджелика, раз и навсегда, постарайся сесть. Ведь мы не можем стоять как мамелюки. Я уселась, пытаясь отстраниться от всего. Бесполезно. Они вылезали отовсюду, как грибы. Свекровь цеплялась к ним, задавая вопросы. Ей не хватало только зажженной фары, чтобы направить ее в их лица. Я исподтишка рассматривала синьор, ожидавших реставрации. Возможно, в этот полдень был сбор счастливых победительниц «Пятноля». У них у всех был удрученный вид запыленных домохозяек. Жесткие из-за переизбытка лака прически. С такими волосами они могли подниматься на высоту. Они казались воздушными винтами. Они не были обычными женщинами. Они были женщинами-вертолетами. Я уставилась на самую молодую. Если на нее прямо посмотреть, быть может, ей было лет шестьдесят. Я угадывала ее жизнь. Выстраивала ее стропила. Муж. Двое детей. Он ей изменял. Холодноватая. Должно быть, она была красивой женщиной. Я бы запретила эти слова. Рискую каторгой. Какая разрушительная мощь. Итак, Анджелика, если ты решишь остаться, то через тридцать лет ты окажешься в том прелестном местечке, в котором она уже побывала. С волосами-винтами. Пергаментной шеей. Если ты себя не убьешь, то тебе придется побывать там. Один раз тетя показала мне папку с фотографиями. Черно-белыми фотографиями ее молодости. Она в купальном костюме. В вечернем платье. С ребятами. Меня потрясло не то, что я видела ее на ногах, а то, что я узнала, что она была другой. И она была маленькой девочкой. Подростком. Другой. Когда я была совсем маленькой, то думала, что пожилые люди всегда были такими. Они такими родились. С седыми волосами. С морщинистой кожей. Уже с одиннадцати лет я испытывала ужас перед старением. Когда я размышляла об этих неизбежных переменах, то бледнела от страха. Я убегала в туалет, чтобы заслонить себя от вида этих страданий. Сидя в ванной, я избегала зеркала, как будто оно было чумой. Я поворачивалась к нему спиной. Гладила плитки. Я была в ловушке. И мне придется стать развалиной. Женщиной-вертолетом. И от меня, как от старух, уже начал исходить запах вареной ветчиной. Даже самый сильный другой запах не мог перебить его. Я обнюхивала себя, чтобы убедиться, что это пока что не так. Запах вареной свинины испускали поры. Под кожей в засаде сидел Маттео. Я должна была пересилить себя. Крепко держаться. Тщетно не поминать его имя. Он ударил бы ножом мне в спину и был бы вынужден вырвать его. Я не могла позволить себе ошибок. Отвлечений. Подпорок. Мне следовало анестезировать себя. Вколоть в себя в нужных точках жидкость. Лишить себя сознания. Я отхлестала себя по лицу. И вернулась к другим. Я смотрела на землю, чтобы не видеть их. Свекровь уже подружилась со всеми. Она устроила пир. Раздавала рецепты. Ее коронная курица. Советы. Она ни на минуту не замолкала. Вдруг появилась синьорина в белом халате. Жесты как у врача, который может спасти тебя. Удалить рак. Возродить тебя. Она громко позвала меня, попросив, следовать за ней. Она привела меня в подземелье. Повсюду зеркала в рост человека. Ты могла смотреть в них отовсюду и видела свое отражение. Кошмар. Закройте мне, как лошади, глаза шорами. Густая челка. Лететь галопом. Синьорина надела бумажные трусики. Мне пришлось надеть на себя носовой платок с двумя треугольниками и лечь. Должен был начаться восстанавливающий массаж. Я глиняный горшок. Я тревожно снимала с себя одежду. Перед моим лицом голая стена. Отовсюду на меня смотрят железные ружья. Казнь меня ждет. Ну, расслабьтесь. Ложитесь на живот. Ее руки стали ланцетами. Ощупывая меня, она разрезала мою кожу. Я была твердой, как Буратино. Мое тело было из дерева. Я цепенела при каждом растирании. Я становилась металлом. Я не могла переносить, когда она меня трогала. Потом разговор. У вас очень красивое тело. Я должна поздравить вас. Когда она это сказала, я возродилась. Я поставлю ей памятник из чистого золота. Она не массажистка, а спасший меня ангел. Как я полюбила всю ее. Как наслаждалась, когда она прикасалась ко мне. Какая радость переполняла каждый мой мускул. Я смягчалась, используя благодеяния массажа. Я пускала слюни, позволив подушечкам пальцев ласкать меня. О, как я обожаю свое совершенное тело! Какого черта я нахожусь здесь и выслушиваю ее комплименты! Она попросила меня перевернуться. Теперь она могла делать со мной все. Даже содрать с меня кожу. Сияло нежное и прекрасное солнце. Лимонный сок с кусочками льда. И прекрасная я. Она мадонна в белом халате. Я видела горшочки. Целый отряд низких цилиндров, расставленных на мебели. Магическое варево. Некоторое время ими пользовалась и румынка.

Целый год она занималась распространением косметических товаров. Приходили соседки, чтобы намазать свои лица образцами кремов. Она вынимала свой чемоданчик. Объясняла их преимущества. Демонстрировала кремы. У нее была модель. Восемнадцатилетняя девушка для конкурса красоты, которая жила рядом. На ноги она наносила глину. Обертывала целлофаном. Казалось, что клиентки ждут чуда. Они окружали эту всю перемазанную бедняжку. Ждали звонка будильника. У румынки будильник служил таймером. Когда раздавался звонок, начиналась суматоха. Я видела, что они нервничают.

Высказать свой приговор. Прислуга иностранка справлялась с любым недоверием. Она умела продавать. Показывала свою модель. С ее кремами вы все станете свежими. Свершится чудо. Тетя не переносила этих послеполуденных вторжений. Она запиралась на ключ в своей спальне. Молилась Иисусу Христу. Я слышала, как она мучается, читая молитвы. Становилась параноиком. Я делала себе маски из плавников акулы. Чтобы не было морщин. Я их хотела в обмен на свое хорошее поведение. Я сидела рядом с ее клиентками, убеждая их, и они намазывали меня кремом. Я мазала и Мариеллу. Мы намазывали кремом груди, надеясь, что они станут больше. Но я ни на что не надеялась, лежа на топчане, обернутая повязками. После опьянения от комплиментов я начала нервничать. Время от времени мне казалось, что я лежу на мраморе. В мертвецкой. До меня долетал голос моей свекрови. Возможно, это была немного извращенная галлюцинация. Ее «раз и навсегда» кружилось по комнатам. Синьорину в белом халате притягивало ко мне. Мой спутник. Она знала каждый миллиметр моего тела. Я была в ее руках. Особенно когда она положила мне на глаза два кружка из ткани. Она могла заставить меня расплакаться. Шарить во всех уголках моего тела. Пересчитать все недостатки моей кожи. Кто бы ее увидел. Мне было больно, потому что я долго лежала в горизонтальном положении. Кровь не циркулировала в моих ногах. Я уже собиралась подняться, когда она мне сказала, можете идти принять душ. Как будто она читала мои мысли, эта паразитка. Теперь я заново родилась, и мне было наплевать, будет ли она еще говорить чудесные слова. Она меня сосала, прилепившись к моим коленям. Иголкой, которая у нее росла из подбородка. Я села, выпрямив спину. Наконец я была свободной. Мне было трудно держаться на ногах. Как парализованной тете. Меня ввели в длинную и красивую раздевалку. Непохожую на раздевалку в танцевальной школе. С атмосферой концентрационного лагеря. Ее освещали неоновые лампы. В глубине боксы из алюминия и стекла. Одежда клиенток висит в шкафчиках без створок. Туфли выстроились в шеренгу. Я начала их примерять. Одну пару за другой. В каждой из них я немного походила. Вдруг мне захотелось надеть дешевый костюм. Опрятный. Я его выбрала среди всех других. Было понятно, что эта одежда имеет большое значение для хозяйки. Возможно, что самая лучшая хранилась в шкафу. Я представила ее в тихой комнате, на диване подушки в кружевах. Над кроватью распятие. Фотографии умерших родственников. Флакон духов среди всяких безделушек. Покрытое лаком унаследованное от бабушки бюро. Совершенство, достойное усопших. Я надела ее туфли. Ее юбку. Ее блузку. Когда я повязала на шею платок, мои нервы сдали. Этот платок пах магнолией. Запах магнолии. Так же пахло и от моей матери в ту ночь. В ту ночь, когда она мне приснилась и мне казалось, что она здесь. Она вернулась через много лет. В самых гадких моих мыслях она возвращалась в лимузине. Шофер с позументами. Прическа как у американской актрисы. В алмазах. Пудель с бантиками. «Гранд отель» с расстеленной на земле шкурой. У нее американский акцент. Она вернулась такой красивой. Из-за этого она меня и оставила. Чтобы очутиться в раю. Приобщиться к роскоши. Она вернулась, и я страстно ее ненавидела. За ее безжалостность. Эгоизм. За то, что обменяла меня на достойную комедии жизнь. А в ту ночь в моем сне она появилась с усталым лицом. Его изменила слабость. Очень хрупкая. Никакого макияжа. Она выглядела как работница на конвейере. Она лишилась даже наглости. Она ожидала меня у двери с распростертыми объятиями. На свету. Побежденная. Ее согнули неудачи. Я обняла ее. Обнимала и ничего не чувствовала. Никакого гнева. Ненависти. Любви. Никаких намеков на какие-либо чувства. Гладя ее волосы, я ничего не чувствовала. Никакой любви. Никакой ненависти. Никакого гнева. Только запах магнолии.

В ту ночь, когда это случилось, мне было семнадцать лет. Я искала ее в комнатах. Плача, я ей говорила, я твоя дочка, приди и возьми меня. Я говорила ей, почему я позволила тебе забыть меня. Почему я не избила тебя. Я позволила тебе уйти, ты понимаешь. Румынка кричала, прекрати бродить как сомнамбула. Еще очень рано. Вернись в постель. Замолчи. Мне не было стыдно так сильно страдать. Допустить, что мать-мошенница имела такое значение для меня. Было так, как будто она уходила в это время. А не в тот день. Когда мне было девять лет. В ту ночь. Она уходила стыдясь, и все те годы это мне служило защитой. Хотя бы минимальной. От боли до отчужденности. Чтобы обезболить контрудар. Сжать кулаки. Смотреть вперед. Она больше мне не звонила. Не звонил мне и он. Мой отец. Ее супруг. Возможно, тот сон был знаком. Последним. Потом исчезновение. Окончательное. Никаких намеков. Ни открытки. Ни марки.

Я стояла с платком на шее. В нем было все. И не было ничего. Только этот мерзкий запах магнолии. Я приняла душ, чтобы освободиться от него. Немного позже я вновь увидела синьору «один раз и навсегда». Она говорила мне об эпиляции ног. О ваннах с укрепляющими солями. О педикюре. Я смотрела вперед. Туда, в глубь комнаты. Я что-то там видела. Закат. Заходит солнце, касаясь земли. В воздухе такие оттенки, как разжиженная слюной губная помада. Я приземлялась. Конец путешествия. Я взлетаю еще один раз. Я думала об этом, продолжая видеть свою мать. С распростертыми объятиями. В то же время я видела, как быстро бежит Маттео с другого конца. Где меня не было. Где был другой. И я это сделала. Я не сдалась, планируя. Я сильно стукнула руками. Неуязвимый. Сердце из нержавеющей стали. Две руки, заточенные, как нож. Я вновь поднялась, внезапно подняв руки к небесам. Я это сделала. Я послала к чертям собачьим это дрянное небо.

Играли трубы и виолончели. Среди листвы танцевали кудрявые ангелочки. Сверху падали разноцветные цветочные ленты. Подносы завалены фруктами, кроликами. Взволнованные дамы поднимают юбки. В полях хором чирикают птички. Какая радость! Какой праздник! Дом из бетона. Я и он на диване, между нами обезьяна. По телевизору показывают войну. Дураки над огнем испускают зловоние. Джанмария в халате и домашних тапочках. Во рту трубка. Ее ему посоветовал противник. После программы игра в карты. Угадывай получше ходы. Это сказал он. Анджелика, завтра вечером я поведу тебя в ресторан. Боже мой, как хорошо! Есть макароны с рагу из оленя. Смотреть, как он читает меню-роман. Его мать уже подвергла меня жесткому испытанию. Зеркалами. Шейным платком. Старухами. Запахом магнолии. Мне этого хватит. Теперь все. Хватит. Ведь у тебя будущее издает такой шум, как разбивающаяся тарелка? Тот же чистый и сухой звук. Я подумала. Я напилась. Я не пойду с ним к противнику. Останусь дома. Выпью все. Много водки. Меня она встряхнет. Да, это правильный выбор. Более благоразумный. В безумии. Мне не хватает смелости остаться здесь еще на один день. Подождать, когда я почувствую себя готовой к броску. Бессознательность. Мне ее даст алкоголь. Теперь остановись. Еще немного, и потом он спустится. Пойдет вниз. Ты скажи ему, я не пойду. Я устала. У массажистки. Все эти манипуляции. Не настаивать. Ты сможешь быть спокойной. В тот миг открой шкафчик. И возьми ее. Бутылку. Каждую каплю. До последней капли. Немножко дай и обезьянке. Чтобы успокоить ее. Я очень сильно нервничаю. Я видела Маттео из окна. Сразу же после возвращения из центра красоты. Случайность. Обезоруживающее отвлечение. Его нужно было взять. Посадить в мешок. Запереть в серванте. Он, как всегда, стоял с теми, другими. С дружками, которых я страшно ненавижу. Они через соломинку тянули кока-колу. Вытаскивали пробки. Я ударила себя кулаком по животу. Чтобы компенсировать эмоциональный удар физическим. Какое смятение каждый раз. Какой порыв, что заводит меня, как противоугонное устройство! И как мудро! Объединилось искусство гения и таланта. Мне нужно было бы открыть агентство по продаже лекций об этом. Мгновенный упадок сил. Меня утешало только то, что после массажей я чувствовала себя бодро. Кожа натянута сильнее, чем веревка. Какое расточительство. Долго не продлится. Я включила в память синьор, искаженных временем. Я должна отреагировать, прежде чем превращусь в развалину. Тогда я пойду без тебя, Анджелика. Ты уверена, что не хочешь пойти? Мне было бы приятно. Какое это имеет для меня значение. Я удержалась, чтобы не сказать ему. Я подождала, пока он исчезнет, а потом предалась пьянству. Я так присосалась к бутылке с водкой, как будто она была апельсиновым соком. Я стояла посреди комнаты. Бросала бананы обезьяне. Когда я высосала половину бутылки, мне пришла в голову фантастическая мысль. Я пойду дольше. Выхожу. Как следует повеселюсь. Отправлюсь в диско-паб, который, возвращаясь, я видела сегодня. Потрахаюсь с каким-нибудь незнакомцем на капоте. Буду танцевать, крутя ягодицами. Сегодня вечером я слишком в форме, чтобы киснуть здесь. И если он потом рассердится, то что мне терять. Я бросилась на улицу. Это то, что я ищу. Меня вел инстинкт, разбуженный алкоголем. Безрассудство. Водка запалила фитиль. Я была бомбой. Я искала руку, которая могла бы запустить меня. Произвести этот звук. Треск. Ты заплесневела из-за ресторанов. Жуткие страдания из-за этого мальчишки. Кур. Супов. Посиделок со старой курилкой. Домашних дел. Как давно я не веселилась, как прежде. Когда притворялась, что мне это совсем не нужно. Только смерть. И тогда чего же ты ждешь. Стать женщиной-вертолетом? Тебе уже тридцать лет. И тогда чего же ты ждешь. Пусть он тебя ищет. Тот мальчишка. Ты разве не достаточно настрадалась? Как сказала свекровь, включай скорость! Я уже была пьяной, когда села в машину. Я села в нее в блестящем облегающем платье. Два разреза, из которых видны ляжки. Головокружительные каблуки. Очень сильно накрасилась. Величественно. Даже слишком. Из-за алкоголя я все видела искаженным. Накладывая губную помаду, я забыла подвести губы. Сойдет и так. В довершение я напялила рыжеватый парик. Я походила на проститутку с обложки журнала. Когда я выходила, он расклеился. Я была демоном. Ветер поднимал мои волосы. Я могла потерять свою накладную шевелюру. По ошибке я включила дворники. Четыре стрелы. Я летела со скоростью 140 километров. Фурия. Гремит музыка. На всю катушку. Я нажимала на все педали, выкрикивая, жми, разбей все! Давай, грошовая шлюха!! Давай, шалава!! Прибыв на место, я резко затормозила. Торможение, достойное ралли. Я вышла, стукнув дверцей, как шофер грузовика. Мерзкая свинья, какой класс. Когда я собиралась переступить через порог, мне на пятки уже наступали мужчины. Я была такой потаскухой, что мне даже не пришлось покупать билет. Я вертела задом. Сжимала руками свои груди. Я потеряла уже сдержанность. Я отправилась в уборную, чтобы привести себя в порядок. Я желала помедлить. Другие женщины рассматривали меня с ненавистью. Плевать мне на вас, сухие воблы. Маттео, ты не знаешь, что ты теряешь. Посмотри, как я возбуждаю этих милых мужичков. Я наслаждалась, выставляя саму себя. Я хотела переплюнуть себя. Я устроилась на скамейке в баре. Открыты ноги. Перед глазами длинная ляжка. Сколько эрекций, когда я наклонялась! Я подчеркивала линию от зада до плечей. Я сама вошла бы в себя этой дубинкой. Я совершенна. Сколько похоти. Этот мальчишка приползет, умоляя меня. Бедный дурачок. Тебе будет хуже. Ты еще мочишься в кровати. Бармен-южноамериканец с бородкой веером, обслуживая меня, поглядывал на мои ляжки. Умереть что за ноги. Посмотри на другое, придурок. Я вела себя как дерьмо. Он взял меня за подбородок. Он сказал, за милю видно, чего ты хочешь. Я хотела взять их. Многих. Вываляться в грязи. Вернувшись, я хотела выглядеть мерзкой. Убедить его, что было бы лучше выгнать меня. Привести его в ярость, потому что от меня несло бы спермой. Алкоголем. Вызвать у него ненависть. Я направилась к дорожке. Вылакала рюмку водки. Это я умею делать великолепно. Моя жизнь — прекрасный спортзал для кандидатки в алкоголички. Я всегда пила все. Я начала очень рано. В девять лет.

В десять лет я страшно напилась. Перед тем как отправиться на мессу. Я нализалась как свинья. В то воскресенье я должна была быть в церкви служкой. Это тетя хотела, чтобы я приобщилась к церковной службе. Иди, Анджелика, тогда Господь Бог всегда будет к тебе благосклонен. Я вышла из дома с сумочкой. Она была тяжелой. Ведь она была набита крохотными бутылочками очень крепкого ликера. Его пила румынка, чтобы отвлечься. И я, направляясь к приходской церкви, начала его хлебать, следя за тем, чтобы никто меня не увидел. Священник отвел меня в ризницу, чтобы подготовить к службе. Я была пьяна, но пыталась удержаться на ногах. По периметру располагались выключенные холодильники. В них хранились образки, которые кладут в корзинки, когда собирают деньги. Другой служка надел на меня какое-то очень длинное церковное облачение. Это был шестнадцатилетний худой как соломинка мальчик. Он там распоряжался. Он там так ловко двигался, как будто находился на футбольном поле. Профессионал. Он, чванясь, вытаскивал из холодильников образки. Важничая, стирал пыль с гипсовых статуэток мадонн. Жуя окурок, он давал мне наставления. Я должна была, чтобы обучиться, неподвижно стоять справа от церемониймейстера. Когда придет моя очередь читать, он махнет мне рукой. Всякий раз, как он поворачивался ко мне задом, я хлебала ликер. У меня в глазах все уже двоилось. Прекрасно. Только одна я в окружении ладана. Литургическая музыка органа пробудила мой лиризм. И я с большим рвением припала к бутылке. Сделав глоток, я кашляла. Сплевывала на землю. На пятнадцатой бутылочке я кинулась вперед. На алтаре вертикальный священник. Джироламо. Отец Джироламо. Голова индейца в кружевном фиолетовом шарфе. Выстроившись в ряд, горят все свечи. На мадоннах короны. Не хватало только гроба, и все было бы великолепно. Я качалась, и меня тошнило. Мне было трудно удерживаться на ногах. Чтобы не потерять равновесия, я старалась смотреть в одну точку. Передо мной толпа. Иногда она казалась мне грозной. А иногда благосклонной и любующейся ангелом. Подвыпившим, ненакрашенным ангелом. К этому времени я уже привыкла к губной помаде, и когда я не была накрашена, то чувствовала себя неловко. Как будто на моем лице чего-то не хватало. Я не накрасила губы из-за румынки. Ведь ты не хочешь показаться бессемейной бродяжкой? Уголком глаза я следила за профессионалом. Когда он махнет рукой. В середине службы он поднял руку. Сердце остановилось. Это было знаком. Я должна была устроиться в своеобразном перевернутом столике. Подойти к евангелию. К микрофону. Моя страница была отмечена красным треугольником. Он казался одним из тех балконов, которые я видела в детективных фильмах. В тех фильмах ловили преступников. А потом их ставили туда и заставляли их сказать «клянусь говорить правду, только правду и ничего кроме правды». Покачиваясь, я вышла. Размахивая микрофоном. Рокстар-преступница. Меня схватили. Была погоня. Задержание. Арест. Я стояла в этой страшной тишине. Акробатической тишине. То, что мне нужно было прочесть, было напечатано очень мелко. Алкоголь затуманил мое зрение. Все верующие, выстроившись в ряды, смотрели на меня тревожно. Стадо. Какие хорошие люди. Уважительные. Трудолюбивые. Они не ошибаются. Преданы культу. Содомииты. Они смотрели на меня не отрываясь. С мольбой. Меня ждали. Я становилась оракулом. Чудесная девочка. Живое чудо. Меня обдало жаром. Под мощными лампами рампы. Центр вселенной. В наручниках. Я прошептала в микрофон «клянусь говорить правду, только правду и ничего кроме правды». Все растерялись. Я услышала перед собой шум. Потом он стал разрастаться. Гул постепенно все заполнял. Но не поднимался вверх. Он оставался внизу. Его придушила суровость обстановки. Меня утащил профессионал. Он затащил меня в комнату. Мне пришлось остаться в ризнице. Кусать себе локти. И ждать, когда все закончится. Прибежал перекошенный от гнева священник. Взбешенный. Бык перед красной тряпкой. Он залепил мне оплеуху, бросив на выключенные холодильники. У меня из носа потекла кровь. Какое дерьмо. Меня вырвало. Я была только начинающей пьяницей. Не такой, как теперь, в тридцать лет в этом диско-пабе. Я могла пить литрами без всяких неприятных последствий. Я вышла на помост вместе с другими. Шлюшки поглядывали на меня косо, но завистливо. Конечно, они не могли соревноваться. Со мной. Какой бутончик. Новенькая. Идет нарасхват. Помост сверкал у меня под ногами. Я медленно двигала всем, что у меня есть. Немного вправо. Немного влево. Покрутить задом. Покачать головой. Осторожно, чтобы не упал парик. Еще раз покрути задом. Вот так. Великолепно. Грудь вперед. Ах ты, сексуальненькая, я тебя хочу. Ты самая лучшая. Принцесса. Тяжело дыша, я положила руки на бедра мужчине. Я поднималась и опускалась. Вверх и вниз. Вниз и вверх. Давай, быстрее. Изобрази ложное соитие. Молодчина, давай, здорово. Прекрати следить за собой. Постарайся быть наивной. Чтоб тебя изнасиловали. Танец живота. Выкладываясь, я их всех сведу с ума. Я высунула язык. Давай, возьми его. Так ты великолепна. Я испытывала наслаждение, так как все думали, что я сосалка. Мне предлагали водку. Я говорила, пью только эту. Как они бежали, чтобы взять ее. Угодливые. Вежливые. Я хватала их зубами. Они отводили меня в уборную. Там на крышках унитазов, наклонив голову, я вдыхала кокаин. Благодарила, разрешая щупать меня повсюду. Взволнованная, убегала, как молодая лошадка, танцевать. Я нравилась. Я говорила. Анджелика, не останавливайся. Веди себя получше. Покрути задом. Не зарывайся. Я хочу видеть тебя, когда ты будешь себя уничтожать. Сотрешь в порошок. Тебя будут поджаривать на медленном огне. Ты должна вернуться к Джанмария полностью раздавленной. Еще один танец. Новый круг. Опять бежим. Новая водка. Покрути задом. Женщины меня ненавидели. Я давала представление. В центре. Настоящий аттракцион. Танцовщица в порнофильме. Какой-то тип меня сжал. Свою птичку вдавил в мои ягодицы. Ну, возьми его весь. Перевернись. Ты же с откидным верхом. Если поднимешь юбку, то станешь другой. Я ушла, взяв его под руку. В голове все крутилось. Внутри у меня никого не было. Только истерически вращавшиеся колесики. Он втолкнул меня в свою машину. Падая, я потеряла одну туфлю. Парик сполз мне на глаза. Я больше ничего не видела. Я только чувствовала его. Его член, твердый как пластмасса, вошел в мою задницу. Потом я передвинула голову. Сняла парик. Кто-то лизал мою щеку. Сзади сидела борзая. Небольшая собака с узкой головой. Ее глаза. Меня всегда раздражали эти зрительные приборы. Даже собачьи. Даже счастливые. Даже в счастливых глазах всегда столько тревоги. Он взобрался на меня сзади. Тяжелое дыхание беспокойного убийцы. Он оседлал меня, ударяя по моим ягодицам. Вперед, красавица лошадка, вожжи у меня в руках. Я дернула собаку за уши, когда она испачкала мою спину спермой. Обессиленный, он прислонился к спинке, говоря, ты фантастически прекрасная лошадка, я бы хотел увидеть тебя еще раз. Он натягивал штаны, раздувая щеки. Действительно, он великолепно меня трахал, конечно, мне не на что пожаловаться. Я не хочу, чтобы ты туда возвращалась. Теперь и всегда ты только моя. Безусловно. Я ему не ответила. Я вышла из машины, чтобы отыскать туфлю. Мне вслед он кинул мой парик. Таких, как ты, шлюшек я найду тысячи! Я не знала, плакать мне или смеяться. Я хотела только одного, чтобы меня избили. И поместили в психиатрическую клинику.




Без одной туфли. Я бежала по ступенькам, качаясь, как гондола. Тебя ждет хороший скандал. Поднимется такой шум, что с ним не сравнится сотня пневматических молотков. Я уже видела Джанмария. Не спит. Сидит в кресле. Во рту трубка. Два обезумевших глаза. Презрение. Он так обильно опрыскает меня, что я отравлюсь. Выльет на меня целый баллончик ДДТ. Можно было как-то притерпеться к моим странностям. К уничтоженным куличам. К тому, что я в стенах дома иногда перебирала. Но к этому нет. Это уже слишком! Он стремительно поднимется и схватит меня за плечи. С силой их сожмет. А потом начнет говорить. Глядя мне в глаза. И ты на меня смотри. Прямо в глаза. Скажи мне, когда будет достаточно. Он будет издеваться по всем правилам, подыскивая слова похлеще. Чтобы они как следует меня пробрали. Чтобы смыли с меня всю грязь. Я была готова. Я ему скажу, я тебя не достойна. Я ухожу. Соберу чемодан. Я уйду сейчас. Я трахалась с другим. Ты будешь прав, если поколотишь меня. Если выбросишь меня в ночь. Я только приношу несчастье. Я шлюха. Алкоголичка. Жена, которую нужно оставить в дерьме. Избей меня. Так настроившись, я вошла. Избей меня. Эту гулящую стерву. Избей меня. Макияж размазался. Избей меня. Губная помада на подбородке. По лицу видно, что я назюзюкалась. Ноги разведены для занятий содомским грехом. Избей меня. Луна погасла. Никто меня не ждет. Даже моя обезьяна. Жалюзи опущены. Джанмария спит в спальне. Я подошла, чтобы убедиться, что он в самом деле там. Он посапывал во сне. Может быть, он предпочитал убеждение. Может быть, я не была достойна скандала. Вот уже несколько дней, как я сделалась для него невидимой. В поисках чего-нибудь спиртного я отправилась на кухню. Мне казалось невероятным, что он наплевал на меня. Как он мог оставаться спокойным. Как он мог спать и не искать меня. А если меня похитили? Если я заблудилась? Если я смылась? Если я наставила ему рога с каким-нибудь прохожим? А он спал. Как будто я была чужой. Не его женой. Какая-то женщина. Вина больше не было. Водка. Горький аперитив. Больше ничего. Я взяла яблочный уксус и выпила всю бутылку. Может быть, я умру. Вот что я должна сделать. Покончить с собой. Все равно я поднимусь на небо. Все равно я его достану. Я еще глотнула жидкости для мытья посуды. Она была клейкой. Густой. Еще глоток. Она скользила по языку и пенилась. Как-то назло мне моя тетушка-склеротичка выпила какую-то жидкость. Какой-то умягчитель.

В то время я постоянно всюду бродила с Мариеллой. В праздники мы всем пускали пыль в глаза. Мы уже выросли. Мы больше не скрывались в моей отдельной квартирке. На диванчиках мы перепихивались с мальчишками. Этому нас обучила ее сестра. Мы были бесподобны. Кроме того, в тринадцать лет мы уже умели сосать его по всем правилам. Потом мы обнюхивали друг у друга рты. Мы говорили, что от этого у нас надуваются губы. Мы были самыми красивыми. Как-то вечером я вернулась домой, где безумствовала тетушка. Она выпила какой-то умягчитель. Сделала это, чтобы отплатить прислуге. Тетя не могла переносить, когда та запаздывала из-за кофе эспрессо. У прислуги завелась привычка задерживаться в баре внизу. Она выпивала кофе, в подарок получала шоколадку. Болтала там. Тетя завидовала тому, что та развлекается, а она сидит в кресле на колесиках. В квартире. Одна. Все это тетя выкрикивала, держа бутылку около рта. Она ей говорила, если ты еще раз спустишься вниз в бар за эспрессо, я тебя убью. Когда она успокоилась, то захотела поехать в больницу. Чтобы там ей промыли желудок. Я никуда не отправилась промывать желудок. Я глотала жидкость для мытья посуды и думала. Я думала, что сейчас я отправлюсь в загробный мир, и захлопала. Я его разбужу. Прежде чем я умру, он должен увидеть, во что я превратилась. Я направилась в комнату. У меня так болел живот, что мне нужно было бы пойти в сортир. Но я держалась, надеясь справиться с поносом. Я выпрямилась. Стояла у его ложа. Я попробовала захлопать. Сначала ладоши. Потом вся рука. Хлопки. Он не реагирует. Лежал под простыней. Как мумия. Конечно, он меня слышал. Притворялся. И еще плотнее прижался к кровати. Трус. У меня начались колики. В желудке бьют кулаки. Я полетела в уборную, заглатывая мятную зубную пасту. Сувенир утащил мои трусы. Я зажала губами тюбик. Сосала беловатую пасту. Мыло. Ландышевую пену для ванны. Пемзу. Перед тем как лечь в постель, я прихлебывала жидкость для интимной гигиены. Когда я бросилась на одеяло, он задвигался. На один миг. Потом все. Я спала накрашенная. Одетая. Когда я проснулась, его уже не было. Я уселась на стул. Ну и видик. На языке следы мыла. Тошнота. Всклокоченные волосы. Синяки. Меня трясет. Я дрожу. Как листок осенью. Механически прикуриваю сигареты. Трудно сказать, о чем я думала. Все было как в тумане. Потрясена. Проштампована. А на гарнир приготовленный мной ужасный кошмар. Со двора слышались голоса подростков. Догонялки. Неприятный звук. Там, внизу, была жизнь. Дыхание. Биение сердца. А тут вверху была я. Грязная. С обезьяной на руках.

Двигаясь, я шумела. Мне нужно сделать это спокойно. Упереться как будто бы сломанными ногами в пол. Мне пригрезился Маттео. Он извлекал из живота куличи. Потом уходил с ними, говоря, что и я должна уйти. Чтобы успокоить меня, он лизал мои уши. Теплый и тяжелый язык. Какая прекрасная пытка. Я вырвала ее у него, чтобы он не ушел. По моему лицу текла кровь. Менструация изо рта. Наружное кровотечение. Я позвонила Веронике, сказочной попке. Я искала Мариеллу. Надежное плечо. К моим волосам прилипла штукатурка. Я сказала ей, прошу тебя, пожалуйста, увидимся вечером. Я разбита, дорогая моя подруга. Во сне у меня был выкидыш. Понимаешь, я потеряла ребенка. Солнце плавило асфальт. Его нестерпимый свет опустошал меня. Не помогали даже очень темные очки. Меня покидали мечты. И удирали от меня. Я смотрела против ветра. Против всего. На дырку в соломе. Маленькая надежда, куда можно войти, чтобы приободриться. Я вышла, даже не умывшись. С перемазанным макияжем лицом. Блестящее платье. Я надела только туфли. Я путешествую. На руке карта городских дорог. Потом ей удалось переубедить его. Благодарю тебя, Мадонна. Я не знаю, как она это сделала. Он разрешил ей выходить на улицу. Я боялась, что не сдержусь, увидев ее. Мне бы хотелось вновь увидеть Мариеллу. Снова быть с ней. Были и мальчишки того времени. Они вынырнули из воспоминаний. Они, держа в руках современнейшие духовые ружья, кричали, ты бедняга. И стреляли мне в голову кусочками штукатурки. Мы самые сильные. Это сказали мы. Если бы здесь была Мариелла, я бы смогла восстать. Я поглощала километр за километром. Она жила очень далеко. Я остановилась, чтобы передохнуть и выпить аспирин, чтобы прийти в себя. Я тронулась, нажав на собачку. У меня кружилась голова. На меня уставилась борзая. На перепачканные спермой сиденья упали кобыла и наездник. На крышках унитазов полоски белого порошка. Когда я выехала на автостраду, я заблудилась. Перепутала дороги. Я спрашивала у прохожих. Куда девалась дырка в соломе? Время от времени меня охватывала тревога. Я занималась судорожными поисками. Именно она посоветовала мне остановиться. Я старательно изучала карту. Перечитывала листочек с правильными указаниями. Теми, что дала мне моя подруга в шкафу. Вперед. Прямо. Сверни направо. Потом налево. Второй светофор. Третья улица. Шестой дом с высоким забором. Вот и плющ.

Я припарковалась, потратив почти час на его поиски. Дом номер восемь как гриб из бетона. Безудержное отчаяние. Смятение. Не знаю почему, я думала, что она живет в коттедже. Изысканное место. В шкафу рококо с серебряным ключом. Возможно, из-за ее мужа мафиози, которого я считала денежным мешком. Глядя за забор, я замечала разницу между моими выдумками и реальностью. В садике дикари. Худющие ребятишки без маек. На дубе висит тряпичный кролик. Они бегали друг за другом с деревянными палками в руках. Трое измазаны небесно-голубыми румянами. У двух других на головах бумажные мешочки. Я помнила ее очень красивой. Об этом я думала, когда открылась дверь. На зеленом треугольнике написано: «прекратите». Покачиваясь, вышла огромных размеров женщина. Казалось, что в ее голову вдавлена отвертка. Она ввинчивалась в воздух. Китиха с подвешенным на подтяжки ртом. Добрый вечер, Вероника со стокилограммовой ногой, закричали дети, увидев ее. Я никогда не забуду этого момента. Я, которая не забывает ничего и так хотела видеть ее. Я запустила двигатель. Рывок. Поднялась пыль. Я оставила ее около ограды. Толстые ноги опираются на землю. Три слезинки. Закрыть глаза. Притворись, что ничего не было. Выдержи.




То, что ты видишь. Ты придумываешь. Если снимешь очки, то все изменится. Виноваты эти стекла. Они все увеличивают. Мошка тебе кажется автобусом. Прекрати. Теперь сними их. Посмотри еще раз. И она вновь станет привычной Вероникой, сказочной попкой. Твоей подружкой, которая улыбалась, когда ты наклеивала на щеки глаза. Я вышла из машины. Я пошла, чтобы обнять ее. Когда я ее обнимала, мне не удалось приблизиться к ее лицу. На груди у нее были воздушные подушки. Многослойный живот отдалял тебя от ее головы. Я утомилась, добираясь до нее. Нас разделяла плоть. Боже мой, как страшно видеть вместо нее этот жирный шар. Боже мой, как я бешусь. Господи, я все время упоминаю тебя. Не наказывай меня и за это. Ты знаешь, что я не злая. Иногда я разговариваю с тобой. Когда я лежу на кровати. Я на тебя смотрю. Я знаю, где ты. В центре. Приклеен к потолку. Я помогла ей сесть в машину. Мешок с соломой я впихнула в машину. В конце я не нашла той дырки. Я поехала. Попробуй поговорить с ней. Мы продолжали молчать. Она знала, что я была потрясена. Мы казались совсем чужими. Я проклинала тот раз. Тот раз, когда это пришло мне в голову. Вновь увидеть ее. Своеобразное замешательство. Попробуй подумать, что она передвигается с помощью автостопа. Ты ее подобрала. О ней ты знаешь очень мало. Ты ничего не знаешь. Задай ей вопросы. Сломай лед. Будь вежливой. Более общительной. Я старалась не смотреть на нее. Чтобы отыскать ее, мне приходилось много крутиться. Для нее мне пришлось опустить сиденье вниз. Когда мне удалось это сделать, я почувствовала себя лицемеркой. Испугалась. Я видела, как она взбухает в ведре. Квашня с килограммами дрожжей. У нее изменилось даже лицо. Казалось, что его накачали насосом. Я с трудом меняла скорости. Моя рука вклинилась в ее бедро. Оно было гигантским. Не только толстым. Я спрашивала себя, каким огромным должен быть шкаф, чтобы она в нем поместилась. Я еще раз посмотрела на нее, чтобы найти зацепку для разговора. Она мощно мне улыбнулась. Когда она улыбалась, то превращалась в оружие, заполненное снарядами. Потому что если нежность чиста, то она как преступление. И если это так, то она была киллером, а я расисткой. Я остановила машину и потом сжала ее. Я искала чувства, но то, что я испытала, отдавало синтетикой. Я была на сцене. Еще раз спектакль. Тридцатая реплика ненавидимой сцены. Тебе она просто осточертела. Ты только ждешь, чтобы побыстрее опустился занавес, тогда можно будет спокойно выкурить сигарету. Плевать тебе на аплодисменты. Тебя тошнит от постановки. Ты хочешь, чтобы побыстрее погас свет. Эта занавеска отделит тебя от твоего зрителя. Тебя не тревожит, одобрят ли тебя. Ты только хочешь прекратить притворяться. Обнимая ее, я пыталась найти Мариеллу. Мою соучастницу. Подружку, с которой, тоскуя, я бросала рыбок. Как нам нравилось надевать мини-юбки и плевать на все замечания. Побольше теней. Лифчик набит бумагой, чтобы грудь стала большой. В нашем классе мы были самыми бойкими. Дневники заполнены непристойностями. Мы росли неистово. Высокие каблуки. Ее сестра дарила нам женские босоножки. Ребята постарше пускали слюни. Это у них уже ломался голос. Когда мы приходили в школу, то девочки от нас отходили в сторону. А они нас превозносили. Они дрались, чтобы показать нам свою силу. На переменах они выходили из класса и поджидали нас. Но мы не удостаивали их даже взглядом. Для них мы были недостижимы. Мы читали порнографические газетенки. Белоснежка и семь членов. Нам нравились мальчишки постарше. Те, с которыми мы перепихивались в праздники. Другие казались нам слишком маленькими. Мы прожили уже сто лет. Очень скоро мы осознали, что с помощью сисек, зада и вульвы мы можем завоевать вселенную. Почти всю. За исключением других женщин. Я не могла дождаться, когда у меня начнутся месячные. Вырастет грудь. На пирожке вырастут волосики. Заняться сексом. Румынка надоедала мне, говоря о нетронутой плеве. Я чувствовала себя очень значительной. Мне очень хотелось подраться. Разбить лицо бессилию. Своей судьбе. Я всегда раздвигала ноги. Бесила свою тетю-склеротичку. В ответ я раздвигала их еще шире. Мы играли с Барби в спальне ее сестры-проститутки. Мы их полностью раздевали и как безумные трахали их Кеном. На велосипедах мы катались без тормозов. Устраивали соревнования. На бешеной скорости до автострады, в последний момент мы сворачивали. По спине мурашки. Вызов. Чувствовать себя неуязвимыми. Более сильными, чем окружающее нас безумие. В луна-парке мы со страхом поднимались на карусели, чтобы крикнуть, подите все прочь, мы сильные. Один раз мы сели в такси. С сумочками. С блеском для губ. Мы изображали из себя синьор, которые решили уехать. Ее отец часто отвешивал ей оплеухи. Он ей говорил, что она похожа на сифилитичку. У меня уже не было сил оставаться в той клетке. Мы проехали по городу, жуя жвачку и открыв рты. Мы просили таксиста ехать побыстрее. Посмелее. Мы бы не расстроились, если бы попали в какую-нибудь страшную аварию. Героини, чьи лица красуются на постерах. Было бы не жалко, если бы мы погибли. Я и Вероника. Жертвы со страдающими лицами. Выйти из затруднения. Бежать в противоположные стороны, никогда не оборачиваясь. У нее уже не было сказок. И ее попка перестала быть сказочной. Ее задушил жир. Рядом со мной было ее обширное тело. Неузнаваемое. Огромный хобот. Подуй в него. Вспышка. Я видела, как она вышла из этих телес. Я посмотрела в зеркальце. Что с моим лицом. Оно измазано остатками макияжа. Я пыталась найти что-то, что походило бы на какое-то чувство. Но оставалась бесчувственной. У меня было только одно желание. Вернуть ее туда, где она была. Сбежать отсюда быстрее, чем снаряд. Выкинуть ее из памяти. Оставить только то, чем она была. Когда она была еще жива. Когда была Вероникой, сказочной попкой.




А потом вот что произошло. Колесо обозрения. Справа. Поднимается вверх. Поднимается в голубое небо. Мы сидим на его сиденьях. Нашу грудь по диагонали пересекают ремни безопасности. Мы их не сняли. Я ей сказала, что мне хочется подняться туда. Я видела, как оно медленно вращается. Очень спокойно. Наша противоположность. Мы бежали, не двигаясь. Мысленно. Никто из нас двоих не оценил этого момента. Другое пространство. Поздороваться и потом расстаться. И больше не звонить друг другу. И ничего другого. Мы сидели на карусели. Я боялась, что она отцепится. Что рухнет. Из-за перевеса. Ее тело. Гуляющие внизу матери с детьми. Сахарная пудра. Цыгане. Гнусность прохожих. Все казалось художественной инсталляцией из бумаги. Той, что исчезает, если на нее подуть. Я ее сделала. Я уже знала, что мне придется за нее заплатить. Я ей сказала, что выкидыш — моя выдумка. Что я никогда никого не ожидала. Что ненавижу своего мужа-придурка. Что мне противно видеть ее такой толстой. Что я бешусь из-за того, что произошло. Что я влюбилась в подростка. Что мы больше никогда не увидимся. Почему ты стала такой мерзкой? Ты должна рассказать мне. Почему ты так быстро сдалась. Я говорила, опустив голову. Я стреляла ей прямо в лоб. Забыв о деликатности. Не выбирая слов. Ничего не боясь. Я говорила, что мне противна она такая огромная. Побежденная. Что я все время думала, что в один прекрасный день она поднимет бунт. Против своего мужа. Против заключения. Против бездеятельности. Побежит. Как она в тот раз бегала на фабрике. Когда мы устраивали соревнование, кто быстрее прибежит к нашей тараканьей гостиничке. Ты летела как ветер. В короткой юбчонке. Твои ноги. Ты была прекрасна. Я так разозлилась, потому что в ней видела поражение. Кто такая я, чтобы судить ее. Что такого я сделала, что позволило бы мне изрекать здесь сентенции. Она уставилась на меня. Потом взорвалась. Я ненавижу тебя, Анджелика. С тех пор, как мы работали на фабрике. Я всегда думала, что ты чокнутая. Потаскуха-дешевка. Когда ты ушла, я была довольна. Выбросила тебя из головы. Ты говоришь, что чувствуешь ненависть к своему мужу, но не убегаешь. Ты трусливее меня. И ты еще меня упрекаешь. Говоришь, что я тебе отвратительна. А ты отвратительна мне. Вдвойне отвратительна. Посмотри, как ты опустилась. Посмотри на свое лицо. Ты выглядишь как проститутка. Ты влюбилась в мальчишку, как постаревшие мужчины влюбляются в девочек. Ты бежишь за вечной молодостью. Наклей свою жизнь на свои воспоминания. Ты никогда не хотела проигрывать. Но мы проиграли. Ты ничего не стоишь. А потом пустота. Разбитое стекло. Парализующая истина. Что настоящее. Что ложное. Из чего сделана дружба. Я вышла. Она осталась. Я стояла внизу. В блестящем платье. С синяками на коленках. Губная помада размазана по подбородку. Я осталась на скамейке, чтобы рассмотреть ее. Она из тех, кто голосует. И их подбирают. Ты не знаешь, откуда они приехали. Куда едут. Потом их теряешь. В этот миг я ее даже не ненавидела. Возможно, она сделала это на самом деле. Собака, усевшаяся у моих ног. Ветер поднимал мешочки. Я видела, как она качается. Совсем одна. Там, на самом верху. Уже далеко. И ничего другого.




Я колотила кулаками по рулю. Я пыталась рассердиться. Я должна была взбеситься. Я должна была взбеситься поневоле. Ты отдаешь себе отчет в том, что с тобой произошло? Тебя грязная корова назвала потаскушкой-дешевкой. Все пропало. Ты рассердилась. Взбешена. У тебя были причины взбеситься. Та, которую ты считала своей лучшей подругой, всегда тебя ненавидела. Понимаешь, всегда. Не один месяц. Не один год. По крайней мере два. Нет. Всегда. Ты это заслужила? Попробуй подумать, заслужила ли ты это? Ты это заслужила? Давай, скажи. Потом, что она тебе еще сказала? Ах, да, что просто обрадовалась, когда ты ушла. А почему бы и нет? Потому что ты перестала путаться под ногами. Ясно. Все сходится. Прекрасно, не думаешь? А если ты вспомнишь все, то она добавила, что всегда считала тебя чокнутой? С ума сойти. А что уж сказать о воспоминаниях и о старящихся мужчинах! Бедная дурочка. Она уже в шкафу обливала меня грязью. Мне показалось, что я слышу, как она сплетничает со своими платьями. Чего только она им не понарассказала. И почему она облила тебя всей этой грязью? Только потому, что ты была искренней, сказав ей, что она толстая. Я это сделала для ее блага. Только для этого. Чтобы она смогла понять, что для нее было бы полезно придерживаться диеты. А что еще. Ты вела себя прилично. Но ты сказала ей не только о том, что она толстая. Ты ей сказала, что она тебе неприятна. Она тебе неприятна. А что тут плохого? Скажи мне, разве это ужасно? И это я, которая всегда все ей отдавала! Я, которая, бросив ее, так сильно страдала! Я, которая была так счастлива, вновь увидев ее! Трусиха. Врунья. Обманщица. Пытаешься лелеять свою боль. Ты не можешь наплевать на все. Скажи ей эту проклятую правду! Наплевать на дружбу! На любовь! Наплевать и на Маттео! Я рассмеялась. Маттео, какое глупое имя! Смешное! Я громко, задыхаясь от смеха, произнесла это имя. Маттео. Бог мой, как смешно. Ха! Ха! Ха! Ха! Вероника, стокилограммовая нога!!! И опять я рассмеялась. Захлебывалась смехом. Я произносила имя Джанмария, и меня опять разбирал смех. Я вылетела на встречную полосу, потому что просто лопалась от смеха. Если кто-то, сигналя, меня обгонял, я посылала его подальше. Смеясь, указывала на него пальцем. Кривлялась. Высовывала язык. Катись туда! Боже мой, как смешно! Меня все страшно веселило. Невероятно! Комично! Уморительно! Я думала о свекрови и покатывалась со смеху. О своем беге на коньках, и от смеха у меня выступили на глазах слезы. Ха! Ха! Ха! Боже мой, какая же я безмозглая! Меня бросало из стороны в сторону, но я пыталась контролировать себя. Привести себя в порядок. Я получила противоположный результат. Истерика нарастала. Ха! Ха! Ха! Бог мой, я больше не могу!!! Вызовите скорую помощь!! Я видела всех. Выстроившихся в ряд. Обои, украшенные этими марионетками. Я видела Веронику, стокилограммовую ногу, запертую в шкафу, ее рот был набит попкорном. Джанмария с Библией. Обезьяна с бананом на заднице. Маттео с этим глупым мячом. Свекровь под ручку с курицей. Старуха с механической рукой в своей электронной кровати. Тетя в кресле на колесиках. Противник с нацепленными на его член куличами. Я покатывалась со смеху, пытаясь вести машину прямо. Я животик надорвала. Я описалась. Я никогда так сильно не смеялась. Я смеялась сильнее, чем те сопляки. Прямо курам на смех. Если сложить весь мой смех и то, как смеялись надо мной, то теперь смеху было намного больше. Даже из-за Якопо-абажура я никогда не покатывалась со смеху. Потому что я смеялась над ним уже после того, как годами считала его незаменимым в моем узком кругу чувств. Это случилось ночью. Я возвращалась после привычной для меня в те времена вылазки. Я была отпетой четырнадцатилетней девчонкой. В ту ночь мы заставили нашего избранника лишить меня и Мариеллу девственности. Избраннику было восемнадцать лет. Ла Мазерати. Сапожки с металлическими носами. От его отца-преступника в смокинге несло сладковатыми духами. У него в доме был покрытый сукном стол, и там играли в карты. На мебели бутылочки Кампари. Фотографии блондинок. Ла Мазерати со стерео. Избранник тайком его стащил, чтобы прийти к нам на стоянку. Мы поджидали его в грузовике. Страшно накрашенные. Курили сигареты. Я, подняв голову, стояла впереди. Я пустила музыку на всю мощь. Глядя в зеркальце, я подкрашивалась. В то время мы обожали бегать по автостраде как безумные. Мы придумывали, что за нами гонятся полицейские. Мы грабили банки. Мариелла стреляла из автомата. Я бросала бомбы. Я высовывала голову из окошка и кидала их вместе с падавшими мне на глаза волосами. Я постоянно их бросала. Против всего. Против мерзости жестокого и грязного отрочества. На стоянке мы бесились, поднимая пыль. Как-то ночью мы приняли решение, что он именно тот человек, который лишит нас девственности. Мы выбрали его, потому что у него уже был опыт. Потому что он нас очаровал и был старше нас. Потому что он трахался с преподавательницей физкультуры. Эта женщина казалась нам точкой отсчета. В юбке с разрезом и с тремя килограммами туши, она кружила головы всем мужчинам. Особенно родителям учеников. Она была не такая, как другие учителя. На губах волосы и дурной запах изо рта. Разочарование из-за того, что она женщина, и печаль. В классе она сидела скрестив ноги. Была уверена в себе. Настоящая самка. И мы страстно хотели стать такими. Противопоставить себя тем образцам, которые мы видели в наших сомнительных семьях. Она отличалась от ее согнутой матери-прислуги. Отличалась от тети, которую никто ни разу не использовал. Отличалась от румынки, которой приходилось мастурбировать. Первой он лишил девственности Мариеллу. Потом настала моя очередь снять трусики. Мы надышались какой-то дряни, чтобы оглушить себя. Но все-таки мы очень боялись. Никто из нас двоих не почувствовал удовлетворения. Я была смущена, хотя притворялась, что все было прекрасно. Вернувшись, я искала у Якопо поддержки. Я обняла его, но он же был металлической лампой. Я отдавала себе отчет в том, что это смешно, и, рассмеявшись, бросилась на кровать. В самом начале я сдерживала смех, а потом я уже не могла удержаться. Я разбудила румынку, та стала меня ругать. Мне было трудно сдерживать себя. Я видела лампу, которая долгое время освещала мою комнату. Именно ее я страстно целовала и обнимала. Как она смогла так много дать мне! Какое астрономическое шутовство! Просто обсмеешься, взглянув на нее. Вот было смеху! Но это ничто по сравнению с тем, как я закатывалась смехом в машине. Я грохотала, гоготала. Из меня вылетал смех, как из печи булочки. И я думала. Безусловно, я думала. Разве можно не делать этого. И я, задумчивая, думала. Я думала, что, если наткнусь на Маттео, того мальчишку с таким потешным именем, я буду вести себя так. Я похлопаю по щекам этого школяра. Грациозно похлопаю. И скажу ему, гляди-ка какой красивый мальчишка!!! Но ты знаешь, что станешь очень красивым мужчиной? Повзрослев, чем ты займешься? Станешь пожарником? Я обойдусь с ним так, как он этого заслуживает. Буду смотреть на него сверху вниз. Соблюдая эту мерзкую дистанцию. Он микроб. Я великая, недостижимая женщина. Ты хочешь, чтобы я обратила внимание на какого-то незначительного сопляка-онаниста. Потому что, безусловно, заперевшись в сортире, он, нюхая трусики своей матери, мастурбирует. От смеха можно лопнуть! Какая веселая истерика!

Я смеялась, болела гриппом. Градусник. Поднималась температура, и я краснела. Тут у меня появились сомнения. Покинуть семейный кров. Как я буду вести себя с Джанмария? Потому что и у него есть своя программа. Несомненно. В тот же вечер я с ним поговорю. Разбитая. Придавленная своим неумением быть женой. Лишенная надежды сделать его лучше, чтобы он мог гордиться мною. Вся в слезах, я брошусь к его ногам. Я намажу щеки ментолом, чтобы потекли слезы. Джанмария, прости меня! Я не достойна тебя! Ты фантастический муж! Потрясающий мужчина! Великолепный любовник! Я не заслуживаю тебя! Никак не заслуживаю тебя! Извини меня! Прости меня! Я больше не могу заставлять тебя так страдать. Я этого не перенесу! Я ухожу! Да, я ухожу! Ты найдешь чудесную женщину! Такую, что будет обожать тебя так, как ты этого заслуживаешь! Я только хочу, чтобы ты был счастливым! Он меня изобьет, бросив на землю. Потрясающая сцена со всеми прибамбасами. Сколько я пролью слез! Я вставлю в глаза луковицу, чтобы не провалить сцену. Ах!!! Ах!!! Ах!!! Как я хохотала!!! У меня заболели мышцы лица. Трусики промокли насквозь, Я старалась придумать, как вести себя. Чтобы у меня все получилось, я думала о детишках, которые в Африке умирают от голода. Но в этом не было нужды. Совсем другое привело меня дома в смятение.




Проклятые мальчишки. Я поставила машину в гараж. Проклятые мальчишки все время на улице. Я останусь в машине. Перед ними я не пройду. Стрелки на часах в машине показывали восемнадцать. Они стояли под домом. Маттео и та девчонка. Вооруженные до зубов. Черт возьми, эти говнюки не пойдут отдохнуть. Конечно, сейчас я как ни в чем не бывало выйду из гаража. В вечернем платье. Тушь размазана по скулам. Растрепана так, что выгляжу сумасшедшей. Я с ними здороваюсь. Со всеми. Добрый вечер. Знаешь, как здорово. Какая фигура. Какой стыд. Они прицепятся ко мне, как в тот раз. Я уже это чувствовала. Спиной. Грудью. Я пыталась привести себя в порядок. Бог мой, что за лицо. В зеркальце я видела только его части. Перевернутое чудо. Шлюха, всем шлюхам шлюха! Мне не хватило моей толстой подруги. Сейчас мне добавят. Но извини, ты ничего не сказала о смешном? Иди и скажи ему. Будь выше. Великая женщина перед ничтожным школяром. Было невозможно. Если я немного отклоняла голову от стенки, мне удавалось разглядеть их. Маттео и Лолиту с лошадиным хвостом. Они стояли рядом и болтали. Обжимались. Целовались. Так, влюблены. Их захлестнуло физическое влечение. Непристойность. Мне нужно было решиться. Ползти даже на коленях. Так я и сделала. Они были далеко от входа. Я могла на четвереньках проползти около стены. Пока они волочатся друг за другом, они не заметят меня. Мне только нужно надеяться, что никто не выйдет из дома. Согнись. Медленно, как собака, я вышла из укрытия. Летняя жара поощряла мою смелость. Давай, шлюшка, двигай вперед. Колени на асфальте. Вперед сначала я посылала руки. Потом ноги. Правый бок касался стены. Я змея. Если они повернутся, я пропала. Время от времени я поглядывала на них. Я была в их руках. Подумай об этом и двигай вперед. Подумай, что ты прохожая. Какая-то. Которую ждет что-то великолепное. Одна из тех, кто не думает. Которые ни черта не знают. Которые все понимают наоборот. Которые думают, что справедливо все. Которые рассуждают о цене. Которые экономят, чтобы подольше прожить.

Я продолжала с усилием продвигаться вперед. Я уже ободрала коленки. Продвигайся осторожно. Еще один рывок. Еще немного — и цель достигнута. Какой способ передвижения. Чтобы расчищать дорогу, мне понадобились бы полицейские. Флажки на капоте и сверху надпись: «ОПАСНО». Как те, что были у черного человека. Продавца бус, с которым ушла румынка, когда мне исполнилось восемнадцать лет. Черный человек спал в какой-то комнатенке под лестницей. В небоскребе. Он был негром. Там была очень маленькая, окрашенная зеленым дверца. Он жил там, внутри. В лачуге без окон. Свет. Воздух. Тесно и сыро. Пахнет мужиком. Это сказала румынка, побывав там. Он пошел к ней. Они кувыркались на кровати. Так она называла занятие сексом. В этой истории сразу же можно было угадать счастливый конец. Вся нежность, которая вытекала, как вода из крана. Эта иностранка занялась даже своими подмышками. Она покупала очень дорогие французские лифчики. Крошечные трусики с кружевами. Он приехал из Марокко. Он торговал дешевой бижутерией. Тетя купила подвеску с голубым камнем. И повесила на шею. Она не могла прямо держать голову, настолько та была тяжела. У него был фургон с флажками на крыше и дверцами другого цвета. Иногда они, важничая, отправлялись путешествовать. Как будто этот катафалк был лимузином. Мгновенная, как растворимый напиток, вспышка. Тетя забеспокоилась. Увидишь, она нас бросит. Увидишь, она выйдет замуж за этого негритоса. А я была довольна. Я сняла занавеску. Накрывшись простыней, она убегала ночью. Шла заниматься любовью. Кувыркаться на кровати. Она даже обесцветила волосы. Красила ресницы. Душила свою вульву. Груди. Выбросила инструмент, которым пользовалась в уборной. Выкинула журналы, запрещенные до восемнадцати лет. Стала романтичной. Прямо как корова. Я видела порванные во время любовных схваток трусы. В тот день, когда черный человек увел румынку, тетя безудержно плакала. Потоп. Они попрощались с нами, сидя в фургончике с флажками на крыше. Он казался кораблем, покидающим порт и направляющимся в Америку. Мы стояли на улице и смотрели на них. Тетя спустилась на лифте и вновь увидела мир. Она потребовала солнечные очки, чтобы защитить глаза. Она хныкала. Я думала, что без румынки мне будет лучше. Получилось наоборот. Мне пришлось расстаться с магазином, где торговали сувенирами. И ухаживать за тетей. Заниматься с ней гимнастикой. Я девять лет провела в заключении. В летаргическом сне. Добывала себе любовников. Курила сигареты. Напивалась в одиночестве в своей комнатке. Очень странно думать о том, что я делала все это время. Но я всегда размышляла о том, что к двадцати годам обязательно убегу. Но я осталась. В двадцать лет ушла Мариелла. Из-за клопов. Гигиена. Из-за мотеля, закрытого из-за творящихся в нем непристойностей. И о ней я думала, что она взбунтуется. Сделает выбор и покинет эту семью. Я видела, как она уезжала в «Мерседесе». Его вел ее отец. Я бы выстрелила ему в голову, чтобы остановить его. Какой удар. Я потеряла все. Я оставалась на том же месте. Я растрачивала свое время. До того дня. Потом все остальное. Фабрика. Нищета. Джанмария, еще одна моя ошибка.

До моего спасения оставалось совсем немного, но тут старуха с механической рукой выглянула в окно. Она увидела меня. Она всем расскажет, что я ползла на коленках. Меня это не волнует. Я уйду. В ту же ночь. Удар в голову. В грудь. Я утка. Я последний раз взглянула на ребят. Сопляки, как тесно прижимаются. Два голубка. Два воркующих голубка. Два коршуна, которые готовы напасть на кролика. Какая-то щепка вонзилась в мою ладонь. Острый осколок стекла в теле. Из ранки текла кровь, вызывая острую боль. На земле красные следы. Потом вход. Я поспешила. Морской пехотинец, который перепрыгивает через бруствер из мешков. Я побежала домой. Я перемазалась кровью и бесилась. Меня воспламенило мое бессилие. Горели коленки. Бранясь, я направилась в комнату. Я туда пошла, чтобы вытащить шкатулку. Это был параллелепипед зеленого цвета. Перевязанный веревочкой. Годами я ее не открывала. Я унесла ее с собой, убегая от своей тетушки-склеротички. Она лежала в ящике. Я ее открыла. Там были мои фотографии, сделанные во время конфирмации. Я выбрала одну. Цветную. Самую большую. Она была свернута. На ней резинка. Я сказала фотографу, в натуральную величину. Я могла бы вставить ее в рамку. И считать ее своим отражением. Волосы на висках поддерживали шпильки. Кривая полуулыбка. Я поднесла ее к зеркалу. Проверила себя. Искала различия. Что случилось. Разительные изменения. Что изменилось. Что внес мой возраст. Я больше не переносила того, что стало другим. Я хотела видеть себя такой же. Быть такой же. Я хотела бы отправиться к пластическому хирургу и заставить его вернуть мой прежний облик. Как на фотографии. Не пропустив самой мельчайшей черточки. Я ненавидела себя. Потому что нельзя принять решение, когда же нужно остановиться. Взбешенная, я подошла к окну. Я спряталась за занавеской и следила за ними. Я смотрела на потаскушку с лентами в волосах. Она стояла рядом с ним. Ты должна видеть ее. Она прислонилась к нему, как будто он был ее псом на поводке. Сука в течке, которая ждет, когда ее укусят за шею. Как я ревновала к этому слащавому очарованию! Подумай обо мне в этом дрянном доме. Пиджак Джанмария на диване напомнил мне, что раньше или позже я его увижу. Ведь он вернется в этот день. Скромный. С сопливым носовым платком. Когда я о нем думала, к глазам подступали слезы. От его спокойствия, с которым он встречал бурю. В любой момент он мог прекрасно умереть. Он был бы великолепным мертвецом. Ему всегда всего хватало, а если не хватало, он делал вид, что этого не хватает другому. Глядя на то, как Маттео внизу играет в любовь, я думала, если Джанмария вернется, то он меня изобьет. Мне нужно будет наброситься на него. Смягчить его. Боже мой, как я устала. Мною овладело отчаяние. Я выбилась из колеи, и нет сил добраться до конца. Я засела в засаде. Я следила за ними. В каждом их движении я ловила оттенки желания. Исправляла оттенки. Извращала их, изменяя их форму. Вот он дернул ее за волосы. Это он хотел волоски ее вульвы. Она лижет его ухо. Она хочет полизать его член. Он сорвал ее бант. Он хотел сорвать с нее трусики. Она сжала его голову руками. Она хотела сжать руками его яйца. Он толкнул ее. Это он хотел войти в нее. Она закричала. Она хотела закричать от страсти. Я сходила с ума. Гладила свою вульву указательным пальцем. Я была в бешенстве. Оно выходило даже из моих глаз. Чем дольше я смотрела на них, тем более старой я себя чувствовала. Безнадежная старая хрычовка. Никаких радостей в жизни. Я подбегала к зеркалу. Обезумев, возвращалась к окну. Теперь поцелуй. Я лягушка. Поцелуй — и злые чары рассеются. Поцелуй — и я вновь стану девочкой. Поцелуй — и я стану жить по-другому. Они попрощались. Они всегда прощались в половине седьмого. Смеясь, она убежала. Села на велосипед. Ярко-голубое небо. Маттео возвращался через несколько секунд. Анджелика, иди, пусть тебе заплатит этот говнюк. Он не знает, как ты его отколотишь. Как ты этого желаешь. Как ты страдала. Сделай так, чтобы он не оставался в неведении. Укуси его.

Я приготовилась к нападению. Я спокойно поджидала землетрясения. Я хотела напасть на него. Я видала, как он направился ко входу. Это был благоприятный момент. Я дам ему время подняться на столько ступенек, чтобы нас не увидали с улицы. Я расчесала волосы. Потом бегом по ступенькам. Перемахивала через две ступеньки. Через три. Задохнулась. Неизвестность. Темнота. Никого. Еще немножко пробежать. И потом все. И потом ничего. И ты все. И ты ничего. Самоубийство. Ты знаешь, что ты камикадзе, но ты знаешь, что ты ни за что им не станешь. Может произойти все. А может, ничего не произойдет. Победа. Поражение. Да плевать тебе на все. Ты должна сделать это и не знаешь, кто тебе об этом сказал. Ты поневоле должна сделать это. Этого ты никому не обещала. Это ты пообещала чокнутой. Ты безумная. Безумие не существует. Ты смертельно себя ранишь. Возродишься из пепла. Я точно не знала, где находилась, когда неслась к выходу. Я неслась. Самолет, пораженный ракетами. Мне не хватало удара. Взрыва, чтобы убить меня. На теле сто парашютов. Я могу спастись. Приземлиться на траву. Почувствовать себя непобедимой. Он был впереди. В полутьме. Ничего не знал. Вдруг я его увидела. Я стояла неподвижно в своем вечернем платье. Лицо измазано кровью. Макияжем. Я посмотрела на него, как смотрят на жертву, которой выстрелят в голову. Я нанесу ему удар. Курок. Нож. Топор. Ножницы. Руки на шее. Удар. Дрожа, я стояла перед ним. Он как будто знал, что я что-то сделаю. Кто знает, что было у меня в глазах. Что было у меня внутри. Безумие, которое парализовало меня. Если ты двинешься, я тебя убью. В этот миг я была лампой для загара. Если ты двинешься, ты меня разобьешь. Если ты меня разобьешь, я тебя убью. Я чувствовала себя лампой для загара. Той лампой для загара. Меня заперли в гостиной. Он вошел, не мог не войти. Если ты двинешься, я тебя убью. Он двинулся. Я это сделала. Я прыгнула на него. В этом у меня было преимущество. Я больше тебя. Ты маленький. Я сильнее тебя. Я женщина, которая становится очень сильной, когда ей плохо. Если ты удалишься, я раздавлю тебя как муху. Ты этого не знаешь, но я всегда так делала. Ты всегда удалялся. А я тебя догоняла. Сколько труда. Какое огорчение. У тебя никогда не было отчаяния. Я мгновенно набросилась на него. Отбросила его к стене. Сжала ему руки. Насиловала его губы. Он меня толкал. Отвергал меня. Я невозмутимо продолжала. Возьми весь мой язык. Быстрее, ублюдок. Я так тебя хочу, что мне плохо. Я так тебя хочу, что не хочу себя. Я хочу быть тобой. Только тобой. Я хочу занять твое место. Выпей всю мою слюну. Дай мне хоть ненадолго свои губы. Горло. Я хочу и его. Стой спокойно. Какая борьба. Я укусила его за щеку. Давай, целуй этого лягушонка. Преобрази меня. Дай мне войти в тебя. Быть внутри. Я владею тобой. Он залепил мне оплеуху. И, плача, убежал. Этот петушок хныкал. Катись к чертям собачьим, сопляк, дерьмо!!! Я кричала и билась головой о стену. Я продолжала рыть ее. Могилу. Гроб. Я в нем. Я умерла.




О том поцелуе, что я украла у двери. О том стыде, который меня мучил, я ничего не скажу. Тридцатилетняя потаскуха, желающая переделать себя. Вновь прожить свои годы. Полные наивности и нежности. Клубника и фисташки. Которых я никогда не пробовала. Мне их никогда не дарили. Я их никогда не проживала. Никогда не ела. Хотя бы одно. Только половинку. Хотя бы кусочек. Сантиметр. Сущность. Хотя бы это. Какие-нибудь остатки. Объедки. То, что упало у кого-то изо рта. Пережеванное. Испорченное. Раскрошенное. Раздавленное тем, у кого слишком много детства. Собрание деталей нежности. Каникулы с мамой. С папой, который тебя ласкает. Веселые дни рождения. Детская влюбленность. Игры в догонялки в чистых лугах. Легкие и успокаивающие полдни. Бессознательность. Сказки о принцах. О замках в лесах. О волшебстве. О неведении. О том поцелуе, что я украла около двери. О губах, в которые я впилась. О языке. О руках. Я их крепко сжала. Мои пальцы погрузились в его плоть. Давай, останься, говорила я ему своими глазами. Давай, верни меня в то место. Которое ты пересекаешь и в этот миг ветер не дует. Давай, научи меня, как вернуться туда, где я заблудилась. Давай, научи меня, как очистить от толстого слоя грязи мой ум. К чертям собачьим всю эту мерзость. Давай, переверни меня. Встряхни меня как следует. Я думаю, что полюбила тебя как-то извращенно. Я думаю, что очень сильно ненавижу тебя. Только сейчас, думая о тебе, я подумала об этом. Я думаю, что так было всегда. Невероятная ненависть. Я так сильно ненавижу тебя, что могла бы тебя убить. Я возненавидела тебя сразу же. С первого момента. С того дня на лестнице. С мячом. Из-за Джанмария, который контролировал каждое движение. Передвижение. Я ненавижу тебя всеми фибрами души. Ты мне отвратителен. Ты мне отвратителен. Ты счастлив. Ты мне отвратителен. Я бы хотела избить тебя палкой. Колотить, не переставая. Прикончить тебя. Выстрелить в тебя с трассы. Поразить тебя и ту корову, твою зеленую полюбовницу. У меня начинаются колики, когда я вижу, когда вы так наивно и слащаво ухлестываете друг за другом. Эти поцелуйчики в щечку. Эти стычки-желания. Я бы хотела заставить вас трахаться здесь. Избить вас плеткой. Испоганить вашу чистоту. Мерзкие говнюки. Вы находитесь в самом начале того, к чему еще никогда не прикоснулись. Вы ничего не знаете о том конце, о котором знаю я. О моей постели с занавеской. О вечно живой и вечно умирающей тете. О проклятой шлюхе-служанке. Об удушающих ночах. О том, как расслаблялся мой папа. Моя мама. О том, как быть одной среди толпы. О том, как гнездится в тебе безумие. И ничто не может тебя вместить. О том, как быть рядом с мужчиной, который не пробуждает в тебе никаких желаний. Как находиться в холодном и безвкусном доме. О той горячей коже, которую никогда никто по-настоящему не ласкал. О той нелюбви к кому бы то ни было, потому что я разучилась обманывать себя. Потому что я полностью порнографична. Потому что ты совсем меня не желаешь, а я хотела бы быть тобой и полностью потерять себя. Теперь скажи мне, что я делаю. Теперь скажи мне, какая обезоруживающая альтернатива может соблазнить меня. Какое чувство может заставить родиться тот красный кусочек, который теперь бьется только из-за страха. Из-за того, что я знаю, что конец мой близок. Из-за того, что я знаю, что начало у меня безжалостно отняла разрушающая осведомленность. Из-за того, что я знаю, теперь со всем этим покончено. Я попробовала желать быть безумной. Забраться, как паук, в чернила. Даже думала, что это мне удастся. Подарит мне спасение. Безумный сон хватает тебя из тьмы. Безрассудность. Я могу жить шесть раз. Возрождаться. Влюбиться в ребенка, который меня восхищает. Хотя бы войти в эту веселую вселенную. Которая ничего не просит. Только спокойно расти. Медленно. Среди роскоши наивности. Все остальное. Я остаюсь. В дерьме. В этой отвратной жизни. Очень сильной. Копье, которое воткнули в пустыню. Я тебя еще ненавижу. Всеми фибрами души. Как молния, которая разрывает тучи. Этот уничтожающий тебя свет. Удерживающее тебя расстояние — это сдавливающая тебя петля. С другой стороны я совсем другая. Два конца, которые нельзя покинуть. И я знаю, что мне не удастся забыть тебя, потому что я родилась из твоей противоположности. Приговор. Ты представляешь то, чего мне не хватает. Я могу только смотреть на тебя, пока ты проживаешь мою жизнь, и не двигаться. Только это. Джанмария рядом со мной, чтобы напомнить, кто я на самом деле. Женщина. Без ничего. Поражение. Тайник. Отказ. Гроб, куда я спрячусь, ожидая, когда разложатся мои черты. Я пыталась научиться умирать, зная, что на самом деле я никогда не родилась. Я пыталась не бояться уничтожения. Мне это не удалось. А теперь удастся.




Приведи в порядок лицо. Давай, мерзкая дрянь. Воткни его туда. Боже мой, сделай это теперь. Я это делаю, успокойся. С кем ты разговариваешь. С кем ты говоришь, Ведь ты одна. Никого здесь нет. Я говорю с ней. Она меня слушает. Маленькая Анджелика здесь. Я с ней. Она рядом со мной. На груди. Я говорю с ней. Она меня трахает. Не видишь, какие глаза. Не видишь, как она на меня смотрит. Здесь слишком тихо. Как всегда. Мне от всего плохо. Теперь перестань жалеть себя. Тихо, иначе я не слышу. Кого ты должна слышать. Маленькую Анджелику. Я должна слушать ее. Она мне говорит. Я ее поставлю. Успокойся. Я ее передвину. Я тебя умоляю, убирайся к чертям собачьим. Здесь слишком тихо, я не слышу. Если ты уйдешь, я смогу понять ее. Она говорит очень громко. Теперь кричит. Да, скажи мне, маленькая Анджелика, я та, другая. Та, что пришла после тебя. Та, что все время тебя душит. Которая не предоставила тебе никакого выбора. Только развратить тебя. Жить ничем. Насиловать и рвать кукол. Как мне тебя не хватает. Как мне тебя не хватает. Как мне тебя не хватает, боже мой. Теперь, когда ты возвратилась, я хочу одеть тебя. Ты здесь передо мной. Твое лицо. Только это. Твое лицо на бумаге. Я тебя вырезаю. Прокалываю виски. В дырки вставляю резинку. Небольшие узелки на концах. Теперь ты здесь. Ты моя маска. Видишь, ты возвращаешься. Давай, задуши меня. Спрячь то лицо, которое я слишком хорошо знаю. Превзойди меня. Уничтожь меня. Уничтожь меня. Замещение без скальпеля. Наклеивающаяся хирургия. Я тебя искала в чем-то другом. Ты девочка. Я не могу никогда не трогать тебя. Тебя от меня оторвали. Я оторвала тебя от кукол. Мне тебя не хватает. Мне тебя не хватает. Я должна убить тебя. Знать, что ты под землей. В этот раз я должна на самом деле задушить тебя. Знать, что с тобой покончено. Что я больше никогда не смогу искать тебя. Я уже большая, понимаешь. Взрослая. Меня уже больше ничего не ждет. Не плакать. Дрянь, не делай этого. Обними свое лицо.




Ее овал из бумаги. Маленькая Анджелика. Резинка удерживает ее на моем лице. Я ее прижала к своему лицу. Две дырочки в глазах, чтобы увидеть свое отражение. И те комнаты были пустыней. Ветер поднял песок. И я, засунув руки в волосы, уничтожаю ее. Я полностью разделась. На моей коже только она. Она стоит перед зеркалом в ванной комнате. Ничего другого. Потому что ничего другого, а только женщина сама перед собой. Постоянно. И как я всегда хотела. Я хотела всего. И ничего другого.




Приехал Джанмария. В восемь вечера. В соломенной шляпе. Он сказал, что заказал ресторан. Он повернулся и сказал это. Я сидела в кресле. Он повернулся и сказал это. Поцеловал меня в шею. Я повернулась и сделала это. Оттолкнула его объятия. Ты больше не будешь моей могилой. Я не сказала ему этого. Я здесь ни на один день больше не останусь. Я не сказала ему этого. Ты должен ненавидеть меня за то, что я делаю. Я не сказала ему этого. Он повернулся и сделал это. Улыбнулся мне. Я повернулась и сделала это. Смотреть в другую сторону. Он повернулся и сказал это. Я очень голоден. Я повернулась и сказала это. А я нет. Мы вышли. Ты открыл дверь и сделал это. Смотри на меня. Вот так. Я уже вышла. Шли прохожие. Ты знаешь, я тебя ненавижу. Ты не казался удивленным. Ты как бы сказал, знаешь, я тебя люблю. Я могла бы закричать, знаешь, я тебя убью. Ты знаешь, я тебя люблю. Ты знаешь, иной раз меня тошнит, как подумаю, что ты будешь на мне. Запах твоего члена. Всякий раз, как ты не хочешь уходить. Когда ты слишком сильно прижимаешь меня. Убирайся. Шли прохожие. Я хотела бы стать одной из них. Не знать тебя. Продолжать идти дальше. Оставить тебя на тротуаре. Дышать. Ты подошел к машине. Посадил меня. Парочка вечером едет в паршивый ресторан. Гильотина. Фары освещают улицу. А асфальт освещаем мы. Светофор. Поцелуй. Запах твоей шеи мне противен. Ты смотришь на меня. Ты повернулся и сделал это. Я повернулась и сделала это. Смотрю. Смотрю на тебя. Ты знаешь, я тебя ненавижу. Ты смеешься. Ты смеялся. Ты думаешь, это смешно. Ты так думал. Чокнутая, которую ты любишь, хочет повеселить тебя. Перед нами привычная дорога. Ресторан слишком далеко. Всегда далеко. Ты будто бы путешествуешь. Включаешь радио. Ты его включил. Глупая музыка. Старая песенка. Ты шевелишь головой. Напеваешь. Беспечный. Мне тебя жаль. Ты мне противен. Тоска. Хочется чего-то другого, ужасного. Бедный мечтатель. Глупец. На правой стороне голосуют. Двое мужчин. Молодые люди. Ребята. Черные. Я прошу остановиться. Ты смеешься. Долго смеешься. Я кричу, остановись. Остановись немедленно. Ты сошла с ума. Мы опаздываем. Я хочу есть. Остановись. Остановись, или я выброшусь из машины. Тормозишь. Возвращаешься назад. Говоришь, ладно. Теперь ты довольна? Я открываю дверцу. Привет, ребята, подвезем. Анджелика, ты перебарщиваешь. Прекрати. Поехали. Я никого не желаю сажать. Я говорю, прошу. Мы сможем подкинуть вас. Анджелика, ты начинаешь меня раздражать. Я сажусь сзади. Говорю, что один может ехать со мной. Другой впереди. Ты выходишь из машины. Ты бьешь кулаками по моему окошку. Теперь хватит. Сзади садится первый. Ты ругаешься. Ты ходишь взад и вперед. Ходишь некрасиво. У тебя нет класса. Никогда не было. Я всегда это знала. Второй садится впереди. Смущенно смотрит на нас. Удивлен. Ты возвращаешься к рулю. Голова в руках. Невероятно. Ты это шепчешь. Наблюдаешь за мной. Больше чем всегда чужой. Под твоим взглядом я чувствую себя мертвой. Сиденье машины меня ждет. Ты кричишь, убирайтесь из машины. И ты. Ненормальная. Ты шлюха. Я беспутная девка. Я потекла. У меня течка. Во мне проснулась похоть. Сгораю от желания. Люби меня. Было темно. Повсюду. Я вытащила его у негра. Я сосала его у негра. Он отвердел. Ты схватил меня за волосы. Потаскуха. Я сосала. Я только на миг подняла глаза. Чтоб увидеть, что ты неподвижен. Перепуган. Трахни меня. Мне плохо. Негр надавал мне оплеух. Мы никогда не были влюблены. Я никого не любила. Я чувствую себя одинокой. Пропащей. Потерянной. Я хотела бы, чтобы ты мне помог. Темно. Мы одни. Пустота. Оскорби парней. Избей ублюдков. Ты их так называешь. Они начали бить нас. Ты на земле за машиной. Они бьют тебя ногами. Я не знаю, что делать. Мне плохо. Кровь. Оплеухи. Кричат, белая шлюха. Задирают мою юбку. Рвут ее. Входит в меня. Трахает меня. Бьет меня. Капот упирается в живот. Ты кричишь, но ничего не можешь сделать для меня. Ты на коленях. Удар ногой в живот. Говорит радио. И очень громко. Я знала, что это может случиться. Год назад. Я тебя больше не видела. Я думаю, самое лучшее сейчас оставаться вдали друг от друга. Навсегда.